Lyrics Александр Васильев - Конец прекрасной эпохи
Views
114
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Александр Васильев - Конец прекрасной эпохи, and also a translation of a song with a video or clip.
Потому что искусство поэзии требует слов,
я -- один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой, --
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф -- победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, --
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто; туалеты невест -- белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей --
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут --
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор -- не кричать же слугу --
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем -- все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен -- это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить -- динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
И.Бродский декабрь 1969
я -- один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой, --
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф -- победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, --
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто; туалеты невест -- белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей --
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут --
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор -- не кричать же слугу --
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем -- все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен -- это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить -- динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
И.Бродский декабрь 1969
Because the art of poetry requires words,
I am one of deaf, bald, sullen ambassadors
a second-rate power associated with this -
not wanting to rape his own brain,
myself giving clothes, go down to the kiosk
for the evening paper.
The wind drives the leaves. The old bulbs are dimly lit
in these sad lands, whose epigraph is the victory of mirrors,
with the help of puddles generates the effect of abundance.
Even thieves steal an orange, amalgam scraping.
However, the feeling with which you look at yourself -
I forgot this feeling.
In these sad regions everything is designed for the winter: dreams,
walls of prisons, coats; toilets of brides - whiteness
New Year's Eve, drinks, seconds hands.
Passerine sweats and dirt according to the number of alkalis;
Puritan customs. Underwear. And in the hands of violinists -
wooden hot water bottles.
This land is immovable. Presenting the gross volume
cast iron and lead, you shake your head awkwardly,
remember the old power with bayonets and Cossack whips.
But eagles sit down, like a magnet, on an iron mixture.
Even the chairs of the wicker are held here
on bolts and on nuts.
Only fish in the seas know the value of freedom; but their
dumbness forces us, as it were, to create our own
labels and cash registers. And space sticks out the price list.
Time is created by death. Needing bodies and things,
properties of both that it seeks in raw vegetables.
Kochet listens to the chimes.
To live in an era of achievement, having a sublime temper,
unfortunately, it is difficult. Beauty dress up,
you see what you were looking for, not the new marvelous divas.
And it's not that Lobachevsky is firmly kept here,
But the expanded world must somewhere narrow, and then -
here is the end of perspective.
Whether the map of Europe was stolen by the agents of the authorities,
then five of the six remaining parts of the world
is too far away. Either a kind fairy
above me, but I can not escape from here.
I pour myself Cahors - do not shout to the servant -
yes cheshu katofey ...
Whether a bullet in the temple, as if in a place of error by finger,
or to tug on the sea by a new Christ.
And how not to mix with drunken eyes, stunned by the frost,
the locomotive with the ship - all the same you will not burn out of shame:
Like the shuttle on the water, will not leave a trace on the tracks
the wheel of a locomotive.
What do they write in the newspapers in the section "From the courtroom"?
The verdict is enforced. Having looked here,
the man in the street will see through the glasses in the tin frame,
as a man lies down face by the brick wall;
but does not sleep. For scruple dream dreams
perforated.
The vigilance of this era is rooted in those
times that are incapable of their common blindness
distinguish falling out of the cradles from the fallen cradles.
The white-eyed chude does not want to look beyond death.
It's a pity the saucer is full, only there is nobody to turn the tables with,
to ask you, Rurik.
The vigilance of these times is vigilance to things of a dead end.
Not by the tree of the mind,
but spitting on the wall. And do not wake the prince - a dinosaur.
For the last line, oh, do not snatch the feather from the bird.
The innocent head of all and the things that wait for an ax
Yes, the green laurel.
I.Brodsky December 1969
I am one of deaf, bald, sullen ambassadors
a second-rate power associated with this -
not wanting to rape his own brain,
myself giving clothes, go down to the kiosk
for the evening paper.
The wind drives the leaves. The old bulbs are dimly lit
in these sad lands, whose epigraph is the victory of mirrors,
with the help of puddles generates the effect of abundance.
Even thieves steal an orange, amalgam scraping.
However, the feeling with which you look at yourself -
I forgot this feeling.
In these sad regions everything is designed for the winter: dreams,
walls of prisons, coats; toilets of brides - whiteness
New Year's Eve, drinks, seconds hands.
Passerine sweats and dirt according to the number of alkalis;
Puritan customs. Underwear. And in the hands of violinists -
wooden hot water bottles.
This land is immovable. Presenting the gross volume
cast iron and lead, you shake your head awkwardly,
remember the old power with bayonets and Cossack whips.
But eagles sit down, like a magnet, on an iron mixture.
Even the chairs of the wicker are held here
on bolts and on nuts.
Only fish in the seas know the value of freedom; but their
dumbness forces us, as it were, to create our own
labels and cash registers. And space sticks out the price list.
Time is created by death. Needing bodies and things,
properties of both that it seeks in raw vegetables.
Kochet listens to the chimes.
To live in an era of achievement, having a sublime temper,
unfortunately, it is difficult. Beauty dress up,
you see what you were looking for, not the new marvelous divas.
And it's not that Lobachevsky is firmly kept here,
But the expanded world must somewhere narrow, and then -
here is the end of perspective.
Whether the map of Europe was stolen by the agents of the authorities,
then five of the six remaining parts of the world
is too far away. Either a kind fairy
above me, but I can not escape from here.
I pour myself Cahors - do not shout to the servant -
yes cheshu katofey ...
Whether a bullet in the temple, as if in a place of error by finger,
or to tug on the sea by a new Christ.
And how not to mix with drunken eyes, stunned by the frost,
the locomotive with the ship - all the same you will not burn out of shame:
Like the shuttle on the water, will not leave a trace on the tracks
the wheel of a locomotive.
What do they write in the newspapers in the section "From the courtroom"?
The verdict is enforced. Having looked here,
the man in the street will see through the glasses in the tin frame,
as a man lies down face by the brick wall;
but does not sleep. For scruple dream dreams
perforated.
The vigilance of this era is rooted in those
times that are incapable of their common blindness
distinguish falling out of the cradles from the fallen cradles.
The white-eyed chude does not want to look beyond death.
It's a pity the saucer is full, only there is nobody to turn the tables with,
to ask you, Rurik.
The vigilance of these times is vigilance to things of a dead end.
Not by the tree of the mind,
but spitting on the wall. And do not wake the prince - a dinosaur.
For the last line, oh, do not snatch the feather from the bird.
The innocent head of all and the things that wait for an ax
Yes, the green laurel.
I.Brodsky December 1969