Бог едет в маршрутке, больной и угрюмый, потертая куртка и вязаный шарф. В нем сотни сомнений и пять лишних рюмок. На карте - еще десять дней ни гроша. В замерзшее небо врезаются кроны облезлых деревьев, на улицах грязь. В далекой стране цветут анемоны, хорошие люди и честная власть.
Бог шаг ускоряет, идя мимо церкви - опять побирушки, калеки, трэшак. Собака голодная, (бросил наверно, ее на помойке какой-то мудак). И что-то глаза раздражающе щиплет, а в глотке тяжелый и вяжущий ком. ''Ты мог бы помочь'' - голос совести сипнет. ''Дать бедным на хлеб, псу найти новый дом.'' Но Бог продолжает шагать без оглядки: ''у всех жизнь тяжелая, это злой рок. Им небо поможет, все будет в порядке. А что я могу? Ведь я вовсе не Бог.''
Бог хочет уехать в страну анемонов, он копит усердно и учит язык. Под домом его расцветают пионы, но Богу, конечно, нет дела до них. Газеты кричат о войне неизбежной, горит революции пламенный стяг. Сезоны привычно меняют одежду. Бог думает: ''все что творится - пустяк.'' Все больше бездомных, все меньше довольных. Все чаще от боли сжимает виски. Бог шепчет устало: ''ну, хватит, довольно. Ведь мне все равно никого не спасти.''
Бог вовсе не сволочь, он жаждет покоя, как каждый, живущий в потоке веков. Он просто не знает, (и в этом-то горе), что каждый, рожденный на свете - есть Бог.
*
Бог вертит в руке самокрутку сырую, разбитые губы царапает дождь. Свистят за поселком снаряды и пули. По телу - знакомая злобная дрожь. Страна анемонов и красных деревьев лежит под ногами, разбитая в прах. Здесь все одинаковы - немцы, евреи, нет разницы в расах, есть глупость в умах. Ползут по костям бестолковые танки. Рычит пулемет: ''тра-та-та, тра-та-та''. Мир встал на дыбы, повернулся изнанкой, но как же его сердцевина пуста.
Бог курит и плачет, и сам не заметив, что вместо воды из глаз капает кровь. А душный июльский отравленный вечер, хоронит под небом погибших богов.
God goes to the bus, sick and sullen, shabby jacket and knitted scarf. There are hundreds of doubts and five extra glasses. On the map - another ten days not a penny. Crowns of shabby trees crash into the frozen sky, dirt on the streets. Anemones, good people and honest authority bloom in a distant country.
God speeds up the pace, going past the church - again beggars, cripples, thrashak. The dog is hungry, (probably threw it in the garbage some asshole). And something irritatingly pinching my eyes, and a heavy and astringent lump in the throat. '' You could help '' - the voice of conscience breathes. “To give the poor bread, for a dog to find a new home.” “But God continues to walk without thinking:“ Life is hard for everyone, it's an evil fate. Heaven will help them, everything will be fine. What can I do? After all, I am not God at all. "
God wants to go to the country of anemones, he saves hard and learns the language. Peonies bloom under his house, but God certainly doesn’t care about them. Newspapers are screaming about the inevitable war, burning revolution flames. Seasons habitually change clothes. God thinks: "Everything that is going on is nothing." More and more homeless, less satisfied. Increasingly, the pain squeezes the whiskey. God whispers wearily: '' well, enough, enough. I don’t save anyone anyway. ''
God is not a bastard at all, he longs for peace, as everyone who lives in the stream of ages. He simply does not know (and in this grief) that everyone born in the world is God.
*
God turns a wet cigarette in his hand, broken lips scratching the rain. Shells and bullets are whistling outside the village. On the body - the familiar vicious tremor. The land of anemones and redwoods lies beneath their feet, broken into dust. Here everyone is the same - Germans, Jews, there is no difference in races, there is stupidity in the minds. Stupid tanks crawl along bones. The machine gun roars: "tra-ta-ta, tra-ta-ta". The world reared up, turned inside out, but how could its core be empty?
God smokes and cries, and without noticing that instead of water, blood drips from the eyes. And the sultry July poisoned evening buries the lost gods under the sky.