Я писал не письмо,
а Исповедь.
Тёр глаза.
Выходил из квартиры.
Лестницы сторожил.
Я хотел рассказать о том,
что уже не знал.
Я хотел рассказать о том,
как уже не жил.
Я писал не письмо,
а Исповедь.
Видел Бог –
как латал безуспешно дыры
и резал жгут.
Провожал потускневшим взглядом
трамвай в депо.
Из пакета ночами сыпал на стол
кунжут.
Как сидел на холодной кухне.
Читал стихи.
Привыкал в пустоте июльской жары
болеть.
И ловил предзакатный парус
на объектив.
Я любил этот мир.
Я жаждал в него смотреть.
И писал не письмо,
а Исповедь.
Верил в то,
что Любовь превратилась в бусы из бирюзы.
Но крошило Июнь небесное долото.
И надежды на счастье лопались,
как пузырь.
Я стоял и смотрел на звёзды.
Я ел пломбир.
Наблюдал, как соседский пёс на кусты
рычит.
Вычислял, кто на Евро титульный
бомбардир.
Вспоминал сладкий вкус
варенья из алычи.
Я писал не письмо,
а Исповедь.
Пять недель.
И, как маятник, мельтешил
от стены к стене.
Мои мысли покрыла плотным налетом
цвель.
Я – как ценный листок – терял
и терял в цене.
Я не мог говорить молитв
и не знал псалтырь.
Вкус надежды во рту подобен был
миндалю.
Я лелеял внутри себя бесконечный
стыд.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Я люблю.
I did not write a letter,
but Confession.
Eye rub.
Leaving the apartment.
The stairs guarded.
I wanted to tell you,
that he did not already know.
I wanted to tell you,
as he no longer lived.
I did not write a letter,
but Confession.
God saw -
how to mend holes without success
and cut the tourniquet.
I watched off with a glazed look
tram in the depot.
From the pack fell on the table at night
sesame.
How to sit in the cold kitchen.
I read poetry.
I got used to the emptiness of the July heat
to be ill.
And I caught the pre-working sail
on the lens.
I loved this world.
I longed to look at him.
And he did not write a letter,
but Confession.
Believed that,
that Love has turned into beads from turquoise.
But the heavenly chisel crumbled.
And hopes for happiness burst,
as a bubble.
I stood and looked at the stars.
I ate a plombiere.
I watched the neighbor's dog in the bushes
growls.
I calculated who the Euro title
bombardier.
I remembered the sweet taste
jam from cherry plum.
I did not write a letter,
but Confession.
Five weeks.
And, like a pendulum, I melt
from wall to wall.
My thoughts covered with a thick coating
flowers.
I - as a valuable leaf - lost
and lost in the price.
I could not say prayers
and did not know the hymnal.
The taste of hope in the mouth was similar
almonds.
I cherished within myself the infinite
shame.
I love you.
I love you.
I like.