Lyrics Jorge Luis Borges - El Golem
Views
11
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Jorge Luis Borges - El Golem, and also a translation of a song with a video or clip.
Голем
Когда и впрямь (как знаем из «Кратила»)
Прообраз вещи — наименованье,
То роза спит уже в её названьи,
Как в слове «Нил» струятся воды Нила.
Но имя есть, чьим гласным и согласным
Доверено быть тайнописью Бога,
И мощь Его покоится глубоко
В том начертанье — точном и ужасном.
Адам и звезды знали в кущах рая
То имя, что налетом ржави
Грех (по учению Каббалы), из яви
И памяти людей его стирая.
Но мир живёт уловками людскими
С их простодушьем. И народ Завета,
Как знаем, даже заключенный в гетто,
Отыскивал развеянное имя.
И не о мучимых слепой гордыней
Прокрасться тенью в смутные анналы —
История вовек не забывала
О Старой Праге и её раввине.
Желая знать скрываемое Богом,
Он занялся бессменным испытаньем
Букв и, приглядываясь к сочетаньям,
Сложил то Имя, бывшее Чертогом,
Ключами и Вратами — всем на свете,
Шепча его над куклой бессловестной,
Что сотворил, дабы открыть из бездны
Письмен, Просторов и Тысячелетий.
А созданный глядел на окруженье,
С трудом разъяв дремотные ресницы,
И не поняв, что под рукой теснится,
Неловко сделал первое движенье.
Но (как и всякий) он попался в сети
Слов, чтобы в них плутать всё безысходней:
«Потом» и «Прежде», «Завтра» и «Сегодня»
«Я», «Ты», «Налево», «Вправо», «Те» и «Эти»
(Создатель, повинуясь высшей власти,
Творенью своему дал имя «Голем»,
О чём правдиво повествует Шолем —
Смотри параграф надлежащей части.)
Учитель, наставляя истукана:
«Вот это бечева, а это — ноги», —
Пришёл к тому, что — поздно или рано —
Отродье оказалось в синагоге.
Ошибся ль мастер в написаньи Слова,
Иль было так начертано от века,
Но силою наказа неземного
Остался нем питомец человека.
Двойник не человека, а собаки,
И не собаки, а безгласой вещи,
Он обращал свой взгляд нечеловечий
К учителю в священном полумраке.
И так был груб и дик обличьем Голем,
Что кот раввина юркнул в безопасный
Укром. (О том коте не пишет Шолем,
Но я его сквозь годы вижу ясно.)
К Отцу вздымая руки исступлённо,
Отцовской веры набожною тенью
Он клал в тупом, потешном восхищенье
Нижайшие восточные поклоны.
Творец с испугом и любовью разом
Смотрел. И проносилось у раввина:
«Как я сумел зачать такого сына,
Беспомощности обрекая разум?
Зачем к цепи, не знавшей о пределе,
Прибавил символ? Для чего беспечность
Дала мотку, чью нить расправит вечность,
Неведомые поводы и цели?»
В неверном свете храмины пустынной
Глядел на сына он в тоске глубокой...
О, если б нам проникнуть в чувства Бога,
Смотревшего на своего раввина!
1958
Когда и впрямь (как знаем из «Кратила»)
Прообраз вещи — наименованье,
То роза спит уже в её названьи,
Как в слове «Нил» струятся воды Нила.
Но имя есть, чьим гласным и согласным
Доверено быть тайнописью Бога,
И мощь Его покоится глубоко
В том начертанье — точном и ужасном.
Адам и звезды знали в кущах рая
То имя, что налетом ржави
Грех (по учению Каббалы), из яви
И памяти людей его стирая.
Но мир живёт уловками людскими
С их простодушьем. И народ Завета,
Как знаем, даже заключенный в гетто,
Отыскивал развеянное имя.
И не о мучимых слепой гордыней
Прокрасться тенью в смутные анналы —
История вовек не забывала
О Старой Праге и её раввине.
Желая знать скрываемое Богом,
Он занялся бессменным испытаньем
Букв и, приглядываясь к сочетаньям,
Сложил то Имя, бывшее Чертогом,
Ключами и Вратами — всем на свете,
Шепча его над куклой бессловестной,
Что сотворил, дабы открыть из бездны
Письмен, Просторов и Тысячелетий.
А созданный глядел на окруженье,
С трудом разъяв дремотные ресницы,
И не поняв, что под рукой теснится,
Неловко сделал первое движенье.
Но (как и всякий) он попался в сети
Слов, чтобы в них плутать всё безысходней:
«Потом» и «Прежде», «Завтра» и «Сегодня»
«Я», «Ты», «Налево», «Вправо», «Те» и «Эти»
(Создатель, повинуясь высшей власти,
Творенью своему дал имя «Голем»,
О чём правдиво повествует Шолем —
Смотри параграф надлежащей части.)
Учитель, наставляя истукана:
«Вот это бечева, а это — ноги», —
Пришёл к тому, что — поздно или рано —
Отродье оказалось в синагоге.
Ошибся ль мастер в написаньи Слова,
Иль было так начертано от века,
Но силою наказа неземного
Остался нем питомец человека.
Двойник не человека, а собаки,
И не собаки, а безгласой вещи,
Он обращал свой взгляд нечеловечий
К учителю в священном полумраке.
И так был груб и дик обличьем Голем,
Что кот раввина юркнул в безопасный
Укром. (О том коте не пишет Шолем,
Но я его сквозь годы вижу ясно.)
К Отцу вздымая руки исступлённо,
Отцовской веры набожною тенью
Он клал в тупом, потешном восхищенье
Нижайшие восточные поклоны.
Творец с испугом и любовью разом
Смотрел. И проносилось у раввина:
«Как я сумел зачать такого сына,
Беспомощности обрекая разум?
Зачем к цепи, не знавшей о пределе,
Прибавил символ? Для чего беспечность
Дала мотку, чью нить расправит вечность,
Неведомые поводы и цели?»
В неверном свете храмины пустынной
Глядел на сына он в тоске глубокой...
О, если б нам проникнуть в чувства Бога,
Смотревшего на своего раввина!
1958
Golem
When really (as we know from Cratila)
The prototype of a thing is a name,
The rose is already asleep in its name,
As in the word "Nile" the waters of the Nile flow.
But there is a name, whose vowels and consonants
Trusted to be God's secret writing
And His might rests deeply
In that style - precise and terrible.
Adam and the stars knew in the booths of paradise
The name that is rusty
Sin (according to the teachings of Kabbalah), from reality
And erasing people's memories.
But the world lives on human tricks
With their simplicity. And the people of the Covenant,
As we know, even a prisoner in a ghetto,
I was looking for a dispelled name.
And not about those tormented by blind pride
Creep a shadow into the vague annals -
History has never forgotten
About Old Prague and its rabbi.
Wanting to know what is hidden by God,
He took up a permanent test
Letters and, looking closely at the combinations,
Folded that Name that was the Hall,
Keys and Gates - everything in the world,
Whispering it over the wordless doll,
What he did to open from the abyss
Letters, Expanses and Millennia.
And the created one looked at the surroundings,
With difficulty tearing apart the drowsy eyelashes,
And not realizing what is crowded at hand,
Awkwardly, he made the first move.
But (like everyone else) he got caught in the net
Words to wander in them all the more hopeless:
"Then" and "Before", "Tomorrow" and "Today"
"I", "You", "Left", "Right", "Those" and "These"
(The Creator, obeying the higher authority,
He named his creation "Golem"
What Scholem tells truthfully -
See paragraph for proper part.)
Teacher, instructing the idol:
"This is a string, and this is a leg,"
Came to the conclusion that - late or early -
The offspring ended up in the synagogue.
Was the master mistaken in writing the Word,
Or it was so inscribed from the ages,
But by the power of an unearthly order
The pet of a man remained dumb.
Doppelganger of not a man, but a dog,
And not a dog, but a voiceless thing,
He turned his gaze inhuman
To the teacher in the sacred twilight.
And so the Golem was rude and wild in appearance,
That the rabbi's cat flew into the safe
Ukrom. (Scholem does not write about that cat,
But I see him clearly through the years.)
Raising his hands to the Father in a frenzy,
Father's faith pious shadow
He laid in dull, amusing admiration
Lowest Eastern obeisances.
Creator with fear and love at once
Looked. And the rabbi passed:
“How did I manage to conceive such a son,
Doom the mind to helplessness?
Why go to the chain that did not know the limit,
Added a character? Why carelessness
Gave a skein, whose thread will straighten eternity,
Unknown reasons and goals? "
In the wrong light, the temples of the desert
He looked at his son in deep anguish ...
Oh, if we could penetrate the feelings of God,
Looking at his rabbi!
1958
When really (as we know from Cratila)
The prototype of a thing is a name,
The rose is already asleep in its name,
As in the word "Nile" the waters of the Nile flow.
But there is a name, whose vowels and consonants
Trusted to be God's secret writing
And His might rests deeply
In that style - precise and terrible.
Adam and the stars knew in the booths of paradise
The name that is rusty
Sin (according to the teachings of Kabbalah), from reality
And erasing people's memories.
But the world lives on human tricks
With their simplicity. And the people of the Covenant,
As we know, even a prisoner in a ghetto,
I was looking for a dispelled name.
And not about those tormented by blind pride
Creep a shadow into the vague annals -
History has never forgotten
About Old Prague and its rabbi.
Wanting to know what is hidden by God,
He took up a permanent test
Letters and, looking closely at the combinations,
Folded that Name that was the Hall,
Keys and Gates - everything in the world,
Whispering it over the wordless doll,
What he did to open from the abyss
Letters, Expanses and Millennia.
And the created one looked at the surroundings,
With difficulty tearing apart the drowsy eyelashes,
And not realizing what is crowded at hand,
Awkwardly, he made the first move.
But (like everyone else) he got caught in the net
Words to wander in them all the more hopeless:
"Then" and "Before", "Tomorrow" and "Today"
"I", "You", "Left", "Right", "Those" and "These"
(The Creator, obeying the higher authority,
He named his creation "Golem"
What Scholem tells truthfully -
See paragraph for proper part.)
Teacher, instructing the idol:
"This is a string, and this is a leg,"
Came to the conclusion that - late or early -
The offspring ended up in the synagogue.
Was the master mistaken in writing the Word,
Or it was so inscribed from the ages,
But by the power of an unearthly order
The pet of a man remained dumb.
Doppelganger of not a man, but a dog,
And not a dog, but a voiceless thing,
He turned his gaze inhuman
To the teacher in the sacred twilight.
And so the Golem was rude and wild in appearance,
That the rabbi's cat flew into the safe
Ukrom. (Scholem does not write about that cat,
But I see him clearly through the years.)
Raising his hands to the Father in a frenzy,
Father's faith pious shadow
He laid in dull, amusing admiration
Lowest Eastern obeisances.
Creator with fear and love at once
Looked. And the rabbi passed:
“How did I manage to conceive such a son,
Doom the mind to helplessness?
Why go to the chain that did not know the limit,
Added a character? Why carelessness
Gave a skein, whose thread will straighten eternity,
Unknown reasons and goals? "
In the wrong light, the temples of the desert
He looked at his son in deep anguish ...
Oh, if we could penetrate the feelings of God,
Looking at his rabbi!
1958