El general Quiroga va en coche al muere
El madrejón desnudo ya sin una sé de agua
y la luna atorrando por el frío del alba
y el campo muerto de hambre, pobre como una araña.
El coche se hamacaba rezongando la altura:
un galerón enfático, enorme, funerario.
Cuatro tapaos con pinta de muerte en la negrura
tironeaban seis miedos y un valor desvelado.
Junto a los postillones jineteaba un moreno.
Ir en coche a la muerte ¡qué cosa más oronda!
El General Quiroga quiso entrar en la sombra
llevando seis o siete degollados de escolta.
Esa cordobesada bochinchera y ladina
(meditaba Quiroga) ¿qué ha de poder con mi alma?
Aquí estoy afianzado y metido en la vida
como la estaca pampa bien metida en la pampa.
Yo, que he sobrevivido a millares de tardes
y cuyo nombre pone retemblor en las lanzas,
no he soltar la vida por estos pedregales.
¿Muere acaso el pampero; se mueren las espadas?
Pero al brillar el día sobre Barranca Yaco
sables a filo y punta menudearon sobre él:
muerte de mala muerte· se lo llevó al riojano
y una de puñaladas lo mentó a Juan Manuel.
Ya muerto, ya de pie, ya inmortal, ya fantasma,
se presentó al infierno que Dios le había inarcado,
y a sus órdenes iban, rotas y desangradas,
las ánimas en pena de hombres y de caballos.
Генерал Кирога едет на машине умирать
Голая мать, не знающая воды
И луна терзает холод рассвета
а поле голодное, бедное как паук.
Машину качало, ворча про высоту:
выразительная, огромная погребальная галерея.
Четверо покрывают себя взглядом смерти в темноте
они вытащили шесть страхов и один проявили храбрость.
Рядом с форейторами ехал смуглый мужчина.
Загнать насмерть, что за пухлая!
Генерал Кирога хотел войти в тень
с шестью или семью убитыми эскортами.
Эта бочинчера и ладина кордобесада
(Кирога медитировал) Что имеет силу в моей душе?
Здесь я окопался и погрузился в жизнь
как кол пампа, хорошо вбитый в пампа.
Я, который пережил тысячи дней
и от имени которого трепещут копья,
Я не позволил своей жизни пройти через эту каменистую землю.
Умирает ли памперо; мечи умирают?
Но когда день светит над Барранкой Яко
сабли, чтобы острие и острие нависали над ним:
убогая смерть · привела его в Риоху
и одно из ножевых ранений было нанесено Хуану Мануэлю.
Уже мертвый, уже стоящий, уже бессмертный, уже призрак,
он представил себя аду, который дал ему Бог,
и по его приказу они пошли, разбитые и истекающие кровью,
души в боли людей и лошадей.