Po Archipelagu krąży dziwna fama,
Że mają wydawać Ośkę Mandelsztama.
Dziwi się bezmiernie urzędnik nalany:
Jakże go wydawać? On dawno wydany!
Tłumaczy sekretarz nowy ciężar słowa:
Dziś "wydawać" znaczy tyle, co "drukować". /*2
Powstał mały zamęt w pamięci strażników:
Którego Mandelsztama? Mamy ich bez liku!
Jeden szyje worki, drugi miesza beton,
Trzeci drzewo rąbie - każdy jest poetą.
W oczach urzędników rośnie płomień grozy,
Bo w szwach od poetów pękają obozy. /*2
Przeglądają druki, wyroki - nic nie ma,
Każda kartoteka zmienia się w poemat.
A w tym poemacie - ludzi jak drzew w tajdze,
Choćbyś szczezł, to tego jednego - nie znajdziesz!
Stary zek wspomina, że on dawno umarł,
Lecz po latach zekom miesza się w rozumach.
Bo, jak to być może, że ziemia go kryje,
Gdy w gazetach piszą, że Mandelsztam żyje!? /*2
Skądże mają widzieć w syberyjskich borach,
Że to "życie" to tylko taka - metafora.
Patrzy z góry Osip na te wyspy krwawe
I gorzko smakuje swą spóźnioną sławę.
Bo, jak to być może, że ziemia go kryje,
Gdy w gazetach piszą, że Mandelsztam żyje!?
Skądże mają widzieć w syberyjskich borach,
Że to "życie" to tylko taka - metafora.
***
По Архипелагу слух, как телеграмма,
Что, мол, выпускают Оську Мандельштама.
Страшно удивился опер краснорожий:
«Как так выпускают? Мы ж его того же...»
Но генсек новейший отвечает: — Лапоть!
«Выпустить» сегодня значит«напечатать»!
Тяжкая охране досталась работа.
Мандельштам? Который? Их у нас без счета.
Кто деревья валит, кто дороги торит,
Все они поэты, каждый — стихотворец.
Ужасом у вохры налилися взоры.
По швам затрещали от поэтов зоны.
Ищет вохра дело, приговор, решенье,
Открывают папку — там стихотворенье.
И людей в нем столько, как на соснах шишек,
Одного-единственного никак не разыщешь.
Утверждают зэки, что давно он помер;
Видно, слишком стары, ничего не помнят.
Мандельштам схоронен? Возможно ли этак?
Про него живого пишется в газетах!
Не понять в тайге им, на амурских сопках,
Что «живой» всего лишь метафора в скобках.
Смотрит сверху Осип на земные шрамы,
Впитывая горечь запоздалой славы.
После Архипелага есть странная атмосфера,
Чтобы они опубликовали Ось Мандельштам.
Благочестивый клерк удивлен:
Как его потратить? Он уже давно выпущен!
Секретарь объясняет новый вес слова:
Сегодня «тратить» означает «печатать». / * 2
В памяти охранников была небольшая путаница:
Какой Мандельштам? У нас их много!
Один шьет мешки, другие смеси бетона,
Третье дерево мотыги - все - поэт.
В глазах чиновников пламя ужаса растет,
Ибо лагеря ломаются в швах поэтов. / * 2
Просмотрите отпечатки, суждения - нет ничего,
Каждый файл переходит в стихотворение.
И в этом стихотворении - люди, подобные деревьям в тайге,
Даже если вы были счастливы, это одно: вы не найдете его!
Старый zek вспоминает, что он давно умер,
Но после многих лет зэком смешивается по разуму.
Потому что, как может быть, что земля скрывает его,
Когда в газетах пишут, что Мандельштам жив! / * 2
Откуда они видят в сибирских лесах,
То, что эта «жизнь» просто такова - метафора.
Он смотрит вниз с Осипа на эти кровавые острова
И горько испытывает свою запоздалую славу.
Потому что, как может быть, что земля скрывает его,
Когда в газетах пишут, что Мандельштам жив!
Откуда они видят в сибирских лесах,
То, что эта «жизнь» просто такова - метафора.
***
По Архипелагу слух, как телеграмма,
Что, мол, выпускают Оську Мандельштама.
Страшно удивился опер краснорожий:
«Как так выпускают? Мы ж его того же ... »
Но генсек новейший отвечает: - Лапоть!
«Выпустить» сегодня значит «напечатать»!
Тяжкая охрана досталась работа.
Мандельштам? Который? Их у нас без счета.
Кто деревья валит, кто дороги торит,
Все они поэты, каждый - стихотворец.
Ужасом у вохры налилися взоры.
По швам затрещали от поэтов зоны.
Ищет вохра дело, приговор, решенье,
Открывают папку - там стихотворенье.
И ю е е е е е е л л,
Одного-единственного никак не разыщешь.
Утверждают зэки, что давно он помер;
Видно, слишком стары, ничего не помнят.
Мандельштам схоронен? Возможно ли этак?
Про него живого пишется в газетах!
Не понять в тайге им, на амурских сопках,
Что «живой» всего лишь метафора в скобках.
Смотрит сверху Осип на земные шрамы,
Впитывая горечь запоздалой славы.