Холеные сердца, молодые глаза вспыхнули и навсегда ослепли. Обнял медленно асфальт, прижала теплая земля холодное тело. Пир червей, шепот крыс. Сладкая и родная почва. Роняют беспокойные капли, дочерна ссохшиеся солнце и звезды. Стук теплых шагов в летний вечер, каждая осень, зима и весна. Это все теперь мнимо, это все теперь чуждо, это для всех, кроме тебя. Семейные узы рвутся как струны гитар, оставляя ничего не понимающих детей у скрипучих дверей ритуальных магазинов. Их испуганные глаза и вопросы без внятных ответов. «Почему мы завесили зеркала, и что, черт возьми, здесь вообще происходит?». Мы превращаем боль в суеверия. Суеверия в горькие традиции. Получая странный ритуал, ритуал длиною в жизнь. И так тщетно спрятанные дети от кладбищенских оград за вашими мощными спинами становятся только беспомощней. Пока не увидят холодную плоть, пока не познают вкус горечи скорби, они не станут живыми. Живыми по-настоящему. Эй, Ты, кто бы ты ни был, разреши мне сгинуть и сгнить. Стать кормом, стать домом, стать целым миром. Не думать, не знать, никогда, ничего, никого не терять. Дождями проникнуть до самых корней и вернуться в свежей весенней листве. Лучше раньше, чем позже. Лучше так, чем от этих. Почему за грехи родителей, как правило, платят дети. Я подставляю свои руки. Я протягиваю и отдаю все Тебе.
Hole hearts, young eyes flashed and blinded forever. He hugged the asphalt slowly, pressed the warm earth with a cold body. Feast of worms, whisper of rats. Sweet and native soil. Restless drops drop, the daughter's drying sun and stars. The knock of warm steps on summer evening, every autumn, winter and spring. This is all now imaginary, it is all now alien, it is for everyone except you. Family bonds are torn like strings of guitars, leaving anything that do not understand children at the creaky doors of ritual stores. Their frightened eyes and questions without intelligible answers. “Why did we hang mirrors, and what the hell is going on here?” We turn pain into superstition. Superstition in bitter traditions. Getting a strange ritual, the ritual in life long. And so vainly hidden children from cemetery fences behind your powerful backs become only helpless. Until they see cold flesh until they know the taste of bitterness of sorrow, they will not become alive. Truly alive. Hey, you, whoever you are, allow me to disappear and rot. Become a food, become a home, become a world. Do not think, do not know, never, nothing to lose. Rains to penetrate the roots and return to fresh spring foliage. Better sooner than later. Better than from these. Why are children as a rule for the sins of parents. I am substituting my hands. I hold out and give everything to you.