Не гу-гу, не гу-гу, не гуляли мы с тобой
Под бледно-голубой луной.
И я гулял совсем с другой. И ты гуляла не со мной.
Он был вовсе не такой.
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!
Только ты, только ты, только тыкали нам вслед,
Но шли мы порознь в весне.
Обидно это очень мне и наяву, даже во сне
Гляжу как ты идёшь с парнéм.
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!
Только я, только я, только яд поможет нам
Забыть, что был весь этот срам.
Ну что ж тогда и по рукам берём и пьём до дна стакан
На горе пап и горе мам.
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!
Не гу-гу, не гу-гу, не гуляли мы с тобой
Под бледно-голубой луной.
И я гулял совсем с другой. И ты гуляла не со мной.
Он был вовсе не такой.
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!
Только ты, только ты, только тыкали нам вслед,
Но шли мы порознь в весне.
Обидно это очень мне и наяву, даже во сне
Гляжу как ты идёшь с парнéм.
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!
Только я, только я, только яд поможет нам
Забыть, что был весь этот срам.
Ну что ж тогда и по рукам берём и пьём до дна стакан
На горе пап и горе мам.
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!
А-а-а-га. А-га!