Не верили, считали - бредни,
Но узнавали от двоих,
Троих, от всех. Равнялись в строку
Остановившегося срока
Дома чиновниц и купчих,
Дворы, деревья, и на них
Грачи, в чаду от солнцепека
Разгоряченно на грачих
Кричавшие, чтоб дуры впредь не
Совались в грех, да будь он лих.
Лишь бы на лицах влажный сдвиг,
Как в складках порванного бредня.
Был день, безвредный день, безвредней
Десятка прежних дней твоих.
Толпились, выстроясь в передней,
Как выстрел выстроил бы их.
Ты спал, постлав постель на сплетне,
Спал и, оттрепетав, был тих,-
Красивый, двадцатидвухлетний.
Как предсказал твой тетраптих.
Ты спал, прижав к подушке щеку,
Спал,- со всех ног, со всех лодыг
Врезаясь вновь и вновь с наскоку
В разряд преданий молодых.
Ты в них врезался тем заметней,
Что их одним прыжком достиг.
Твой выстрел был подобен Этне
В предгорьи трусов и трусих.
1930
They did not believe, they thought it was nonsense,
But learned from two,
Three, from all. Equal in line
The deadline
Houses of officials and merchants,
Yards, trees, and on them
Rooks, in the heat of the sun
Hotly on the Rooks
Screaming, so fools do not continue
They made a sin, so be it.
If only on the faces of a wet shift,
As in the folds of tattered ravings.
There was a day, a harmless day, harmless
Ten of your former days.
They crowded, lining up in the hall,
How the shot would have built them.
You slept, having made a bed on gossip,
Slept and, trembling, was quiet, -
Beautiful, twenty-two years old.
As your tetrapthes have predicted.
You slept, pressing your cheek to the pillow,
I slept, - from all legs, from all the loams
Slamming again and again with a swoop
In the category of young traditions.
You hit them the more prominently,
That they reached one jump.
Your shot was similar to Etna
In the foothills of cowards and panties.
1930