Хорошо ли молодцу быть не женату?
Маялся он тридцать лет, тряхнул головой,
Да вышел во поле, вставил в уши вату,
Чтоб не грузил жадный девичий вой.
А ночью во поле глухо как в могиле,
Мощи да ржавчина, да скрип вороньих крыл.
"Долго ж ты маялся," - молвил ему Филин, -
"Девки все в Лондоне, их тут и след простыл."
Припев:
Жил, на иконе Бог
Выпрыгнул в оконце
Замела и след его золотая грязь
Береглася радость моя черного червонца,
Да от самой себя не у - бе - рег - лась.
Охайте, бабоньки, налетайте, дети.
Надобно выпить, вот вам сердце с молотка.
Нету другой такой родины на свете.
Каждый мечтал бы так, да их кишка тонка.
А над белым озером тучи так и вьются
То ли это кто-то курит, то ли просто так.
А из моей прорехи песни так и льются,
Льются и льются, все не выльются никак.
Припев.
А начальник кладбища, сестры долгой жизни,
Трое братьев бритвы да водите´ль коня,
Примите в дар мою песню об Отчизне
И пощадите ее, и всех нас, и меня.
Хорошо ли молодцу быть не женату?
Маялся он тридцать лет, тряхнул головой,
Да вышел во поле, вставил в уши вату,
Чтоб не грузил жадный девичий вой.
А ночью во поле глухо как в могиле,
Мощи да ржавчина, да скрип вороньих крыл.
"Долго ж ты маялся," - молвил ему Филин, -
"Девки все в Лондоне, их тут и след простыл."
Припев:
Жил, на иконе Бог
Выпрыгнул в оконце
Замела и след его золотая грязь
Береглася радость моя черного червонца,
Да от самой себя не у - бе - рег - лась.
Охайте, бабоньки, налетайте, дети.
Надобно выпить, вот вам сердце с молотка.
Нету другой такой родины на свете.
Каждый мечтал бы так, да их кишка тонка.
А над белым озером тучи так и вьются
То ли это кто-то курит, то ли просто так.
А из моей прорехи песни так и льются,
Льются и льются, все не выльются никак.
Припев.
А начальник кладбища, сестры долгой жизни,
Трое братьев бритвы да водите´ль коня,
Примите в дар мою песню об Отчизне
И пощадите ее, и всех нас, и меня.