Lyrics Белла Ахмадулина. Алла Пугачева - Так дурно жить, как я вчера жила...
Views
120
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Белла Ахмадулина. Алла Пугачева - Так дурно жить, как я вчера жила..., and also a translation of a song with a video or clip.
* * *
Так дурно жить, как я вчера жила, -
в пустом пиру, где все мертвы друг к другу
и пошлости нетрезвая жара
свистит в мозгу по замкнутому кругу.
Чудовищем ручным в чужих домах
нести две влажных черноты в глазницах
и пребывать не сведеньем в умах,
а вожделенной притчей во языцех.
Довольствоваться роскошью беды -
в азартном и злорадном нераденье
следить за увяданием звезды,
втемяшенной в мой разум при рожденье.
Вслед чуждой воле, как в петле лассо,
понурить шею среди пекл безводных,
от скудных скверов отвращать лицо,
не смея быть при детях и животных.
Пережимать иссякшую педаль:
без тех, без лучших мыкалась по свету,
а без себя? Не велика печаль!
Уж не копить ли драгоценность эту?
Дразнить плащом горячий гнев машин,
и снова выжить, как это ни сложно,
под доблестной защитою мужчин,
что и в невесты брать неосторожно.
Всем лицемерьем искушать беду,
но хитрой слепотою дальновидной
надеяться, что будет ночь в саду
опять слагать свой лепет деловитый.
Какая тайна влюблена в меня,
чьей выгоде мое спасенье сладко,
коль мне дано по окончанье дня
стать оборотнем, алчущим порядка?
О, вот оно! Деревья и река
готовы выдать тайну вековую,
и с первобытной меткостью рука
привносит пламя в мертвость восковую.
Подобострастный бег карандаша
спешит служить и жертвовать длиною.
И так чиста суровая душа,
словно сейчас излучена луною.
Терзая зреньем небо и леса,
всему чужой, иноязыкий идол,
царю во тьме огромностью лица,
которого никто другой не видел.
Пред днем былым не ведаю стыда,
пред новым днем не знаю сожаленья
и медленно стираю прядь со лба
для пущего удобства размышленья.
Так дурно жить, как я вчера жила, -
в пустом пиру, где все мертвы друг к другу
и пошлости нетрезвая жара
свистит в мозгу по замкнутому кругу.
Чудовищем ручным в чужих домах
нести две влажных черноты в глазницах
и пребывать не сведеньем в умах,
а вожделенной притчей во языцех.
Довольствоваться роскошью беды -
в азартном и злорадном нераденье
следить за увяданием звезды,
втемяшенной в мой разум при рожденье.
Вслед чуждой воле, как в петле лассо,
понурить шею среди пекл безводных,
от скудных скверов отвращать лицо,
не смея быть при детях и животных.
Пережимать иссякшую педаль:
без тех, без лучших мыкалась по свету,
а без себя? Не велика печаль!
Уж не копить ли драгоценность эту?
Дразнить плащом горячий гнев машин,
и снова выжить, как это ни сложно,
под доблестной защитою мужчин,
что и в невесты брать неосторожно.
Всем лицемерьем искушать беду,
но хитрой слепотою дальновидной
надеяться, что будет ночь в саду
опять слагать свой лепет деловитый.
Какая тайна влюблена в меня,
чьей выгоде мое спасенье сладко,
коль мне дано по окончанье дня
стать оборотнем, алчущим порядка?
О, вот оно! Деревья и река
готовы выдать тайну вековую,
и с первобытной меткостью рука
привносит пламя в мертвость восковую.
Подобострастный бег карандаша
спешит служить и жертвовать длиною.
И так чиста суровая душа,
словно сейчас излучена луною.
Терзая зреньем небо и леса,
всему чужой, иноязыкий идол,
царю во тьме огромностью лица,
которого никто другой не видел.
Пред днем былым не ведаю стыда,
пред новым днем не знаю сожаленья
и медленно стираю прядь со лба
для пущего удобства размышленья.
* * *
So bad to live, as I lived yesterday, -
in an empty feast where everyone is dead to each other
and vulgarity drunk heat
whistles in the brain in a vicious circle.
Handmade monster in other people's homes
carry two wet blacks in their sockets
and dwell in minds,
and cherished talk of the town.
Satisfied with the luxury of trouble -
in gambling and malevolent neglect
watch the star wilt,
In my mind at birth.
Followed by an alien will, as in a lasso loop,
hang the neck among the hellless waterless,
averting face from scanty squares
not daring to be with children and animals.
Pinch the running out pedal:
without those without the best roam the world,
and without yourself? Not great sadness!
Should I save this jewel?
Tease the hot wrath of the machines,
and to survive again, however difficult it is,
under the valiant protection of men,
that in the bride to take carelessly.
All hypocrite tempt mischief,
but with a cunning blind vision
hope that there will be a night in the garden
again make your babble of business.
What a secret in love with me
whose profit my salvation is sweet
since I am given at the end of the day
become a werewolf, hunger order?
Oh, here it is! Trees and river
ready to betray the mystery of the century,
and with primitive accuracy hand
introduces flame into the deadness of wax.
Pencil pencil run
in a hurry to serve and sacrifice the length.
And so pure is the harsh soul
as if now radiated by the moon.
Tormented by the sight of the sky and the woods,
to all a stranger, foreign-language idol,
to the king in darkness by the vastness of his face
which no one else has seen.
Before the former day I know no shame
I do not know regret before the new day
and slowly wipe my hair
to heighten the convenience of thinking.
So bad to live, as I lived yesterday, -
in an empty feast where everyone is dead to each other
and vulgarity drunk heat
whistles in the brain in a vicious circle.
Handmade monster in other people's homes
carry two wet blacks in their sockets
and dwell in minds,
and cherished talk of the town.
Satisfied with the luxury of trouble -
in gambling and malevolent neglect
watch the star wilt,
In my mind at birth.
Followed by an alien will, as in a lasso loop,
hang the neck among the hellless waterless,
averting face from scanty squares
not daring to be with children and animals.
Pinch the running out pedal:
without those without the best roam the world,
and without yourself? Not great sadness!
Should I save this jewel?
Tease the hot wrath of the machines,
and to survive again, however difficult it is,
under the valiant protection of men,
that in the bride to take carelessly.
All hypocrite tempt mischief,
but with a cunning blind vision
hope that there will be a night in the garden
again make your babble of business.
What a secret in love with me
whose profit my salvation is sweet
since I am given at the end of the day
become a werewolf, hunger order?
Oh, here it is! Trees and river
ready to betray the mystery of the century,
and with primitive accuracy hand
introduces flame into the deadness of wax.
Pencil pencil run
in a hurry to serve and sacrifice the length.
And so pure is the harsh soul
as if now radiated by the moon.
Tormented by the sight of the sky and the woods,
to all a stranger, foreign-language idol,
to the king in darkness by the vastness of his face
which no one else has seen.
Before the former day I know no shame
I do not know regret before the new day
and slowly wipe my hair
to heighten the convenience of thinking.