Сижу на кухне на старом стуле в холодном доме,
Смеюсь над фразой, мол, человека не место красит.
Быт примитивен, как примитивны стихи в альбоме,
Что пишут школьницы ровным почерком в старшем классе.
Как будто утро. В сковороде подгорели гренки.
Грохочет лифт. Престарелый чайник хрипит надсадно.
Соседка слева выносит мусор, шаги за стенкой,
И вечно кажется, будто завтракаешь в парадной.
Над крышей боинг взрыхляет тучи тяжелым плугом.
Продрогший голубь терзает клювом горбушку хлеба.
Забытая на скамейке кукла глядит с испугом
На бесконечную, беспросветную серость неба.
Вранье в газетах подорожало. Взлетела такса
На беспардонно пошлую жвачку телеэфира.
Война в Осетии расплывается черной кляксой,
Ползут, как гусеницы, танки по карте мира.
Смотрю на карту: вот это Гори, а тут Цхинвали,
Там жили люди, ходили в гости, кипели страсти.
Одни расстреляны, Боже правый, других взорвали.
Убийство - имя существительное, синоним власти.
Включаю музыку, заглушая чужое горе.
Сквозь всхлипы плакальщиц пробивается стон Кавказа,
Многоголосье прекрасных гор, удивленье моря…
Смерть ирреальна. В контексте вечности - просто фаза.
Плетусь за хлебом по мокрой бровке. Ну что ты можешь?
Кричать так громко, чтоб было слышно по всей Вселенной?
От мысли этой свело нутро и мороз по коже.
Плетусь по бровке. Несовершенна. Несовершенна…
I'm sitting in the kitchen on an old chair in a cold house
I laugh at the phrase, they say, a person does not paint a place.
Genesis is primitive, how primitive are the verses in the album,
What schoolgirls write in even handwriting in high school.
It's like morning. Croutons were burnt in the pan.
The elevator rumbles. An elderly teapot wheezes in harshness.
The neighbor on the left takes out the trash, steps behind the wall,
And it always seems like you have breakfast in the front door.
Over the roof, a Boeing loosens the clouds with a heavy plow.
Frozen pigeon with his beak tearing a heap of bread.
A doll forgotten on a bench looks in fright
To the endless, hopeless grayness of the sky.
The lies in newspapers have risen in price. Dachshund soared
On the shamelessly vulgar chewing gum of the air.
The war in Ossetia is spreading in a black blot,
Crawling like caterpillars, tanks on the world map.
I look at the map: this is Gori, and here are Tskhinvali,
People lived there, went on a visit, passions boiled.
Some were shot, right God, others were blown up.
Murder is a noun, a synonym for power.
I turn on the music, drowning out the grief of others.
Through the sobs of mourners the groan of the Caucasus breaks through,
The polyphony of beautiful mountains, the wonder of the sea ...
Death is surreal. In the context of eternity, it's just a phase.
Wandering for bread on a wet brow. Well, what can you do?
Screaming so loud that you can hear throughout the universe?
From the thought of this brought the gut and frost on the skin.
I wander along the edge. Imperfect. Imperfect ...