Lyrics Роберт Рождественский - Баллада о зенитчицах
Views
1588
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Роберт Рождественский - Баллада о зенитчицах, and also a translation of a song with a video or clip.
Роберт Рождественский
(Robert Rozhdestvensky)
БАЛЛАДА О ЗЕНИТЧИЦАХ
Как разглядеть за днями
след нечёткий?
Хочу приблизить к сердцу
этот след…
На батарее
были сплошь –
девчонки.
А старшей было
восемнадцать лет.
Лихая чёлка
над прищуром хитрым,
бравурное презрение к войне…
В то утро
танки вышли
прямо к Химкам.
Те самые.
С крестами на броне.
И старшая,
действительно старея,
как от кошмара заслонясь рукой,
скомандовала тонко:
- Батарея-а-а!
(Ой мамочка!..
Ой родная!..)
Огонь! –
И –
залп!
И тут они
заголосили,
девчоночки.
Запричитали всласть.
Как будто бы
вся бабья боль
России
в девчонках этих
вдруг отозвалась.
Кружилось небо –
снежное,
рябое.
Был ветер
обжигающе горяч.
Былинный плач
висел над полем боя,
он был слышней разрывов,
этот плач!
Ему –
протяжному –
земля внимала,
остановясь на смертном рубеже.
- Ой, мамочка!..
- Ой, страшно мне!..
- Ой, мама!.. –
И снова:
- Батарея-а-а! –
И уже
пред ними,
посреди земного шара,
левее безымянного бугра
горели
неправдоподобно жарко
четыре чёрных
танковых костра.
Раскатывалось эхо над полями,
бой медленною кровью истекал…
Зенитчицы кричали
и стреляли,
размазывая слёзы по щекам.
И падали.
И поднимались снова.
Впервые защищая наяву
и честь свою
(в буквальном смысле слова!).
И Родину.
И маму.
И Москву.
Весенние пружинящие ветки.
Торжественность
венчального стола.
Неслышанное:
«Ты моя – навеки!..»
Несказанное:
«Я тебя ждала…»
И губы мужа.
И его ладони.
Смешное бормотание
во сне.
И то, чтоб закричать
в родильном
доме:
«Ой, мамочка!
Ой, мама, страшно мне!!»
И ласточку.
И дождик над Арбатом.
И ощущенье
полной тишины…
…Пришло к ним это после.
В сорок пятом.
Конечно, к тем,
кто сам пришёл
с войны.
(Robert Rozhdestvensky)
БАЛЛАДА О ЗЕНИТЧИЦАХ
Как разглядеть за днями
след нечёткий?
Хочу приблизить к сердцу
этот след…
На батарее
были сплошь –
девчонки.
А старшей было
восемнадцать лет.
Лихая чёлка
над прищуром хитрым,
бравурное презрение к войне…
В то утро
танки вышли
прямо к Химкам.
Те самые.
С крестами на броне.
И старшая,
действительно старея,
как от кошмара заслонясь рукой,
скомандовала тонко:
- Батарея-а-а!
(Ой мамочка!..
Ой родная!..)
Огонь! –
И –
залп!
И тут они
заголосили,
девчоночки.
Запричитали всласть.
Как будто бы
вся бабья боль
России
в девчонках этих
вдруг отозвалась.
Кружилось небо –
снежное,
рябое.
Был ветер
обжигающе горяч.
Былинный плач
висел над полем боя,
он был слышней разрывов,
этот плач!
Ему –
протяжному –
земля внимала,
остановясь на смертном рубеже.
- Ой, мамочка!..
- Ой, страшно мне!..
- Ой, мама!.. –
И снова:
- Батарея-а-а! –
И уже
пред ними,
посреди земного шара,
левее безымянного бугра
горели
неправдоподобно жарко
четыре чёрных
танковых костра.
Раскатывалось эхо над полями,
бой медленною кровью истекал…
Зенитчицы кричали
и стреляли,
размазывая слёзы по щекам.
И падали.
И поднимались снова.
Впервые защищая наяву
и честь свою
(в буквальном смысле слова!).
И Родину.
И маму.
И Москву.
Весенние пружинящие ветки.
Торжественность
венчального стола.
Неслышанное:
«Ты моя – навеки!..»
Несказанное:
«Я тебя ждала…»
И губы мужа.
И его ладони.
Смешное бормотание
во сне.
И то, чтоб закричать
в родильном
доме:
«Ой, мамочка!
Ой, мама, страшно мне!!»
И ласточку.
И дождик над Арбатом.
И ощущенье
полной тишины…
…Пришло к ним это после.
В сорок пятом.
Конечно, к тем,
кто сам пришёл
с войны.
Robert Christmas
(Robert Rozhdestvensky)
BALLADA ABOUT ZENITCHITSYA
How to make out the days
Is the track fuzzy?
I want to draw closer to my heart
this track ...
On the battery
were entirely -
girls.
And the eldest was
eighteen years.
Wild bangs
above the squinted cunning,
bravura contempt for war ...
That morning
the tanks came out
directly to Khimki.
Those same.
With crosses on armor.
And the eldest,
really getting old,
as if from a nightmare,
commanded subtly:
"Battery-ah!"
(Oh, Mommy! ..
Oh dear! ..)
Fire! -
And -
volley!
And then they
scoffed,
girls.
Went well.
Ostensibly
all the women's pain
Of Russia
in the girls of these
suddenly responded.
The sky was spinning -
snow,
pockmarked.
There was a wind
burning hot.
Crying crying
hung over the battlefield,
he was audible ruptures,
this crying!
Him -
long -
the earth listened,
stopping at the death line.
- Oh, Mom! ..
- Oh, I'm scared! ..
- Oh, Mom! .. -
And again:
"Battery-ah!" -
And already
before them,
in the middle of the globe,
to the left of the nameless hillock
burned
incredibly hot
four black
tank fire.
Echoes rumbled over the fields,
the battle was running out with slow blood ...
The squires shouted
and shot,
spreading tears on the cheeks.
And they fell.
And they went up again.
For the first time protecting waking
and his
(literally!).
And the Motherland.
And my mother.
And Moscow.
Spring springing branches.
Solemnity
the wedding table.
Unheard:
"You are mine - forever! .."
Inexpressible:
"Iwaited for you…"
And her husband's lips.
And his palms.
Funny babble
in a dream.
And then, to scream
in the maternity hospital
house:
"Oh, Mom!
Oh, Mom, I'm scared !! "
And the swallow.
And the rain over Arbat.
And the sensation
complete silence ...
... It came to them afterward.
In the forty-fifth.
Of course,
who came
from the war.
(Robert Rozhdestvensky)
BALLADA ABOUT ZENITCHITSYA
How to make out the days
Is the track fuzzy?
I want to draw closer to my heart
this track ...
On the battery
were entirely -
girls.
And the eldest was
eighteen years.
Wild bangs
above the squinted cunning,
bravura contempt for war ...
That morning
the tanks came out
directly to Khimki.
Those same.
With crosses on armor.
And the eldest,
really getting old,
as if from a nightmare,
commanded subtly:
"Battery-ah!"
(Oh, Mommy! ..
Oh dear! ..)
Fire! -
And -
volley!
And then they
scoffed,
girls.
Went well.
Ostensibly
all the women's pain
Of Russia
in the girls of these
suddenly responded.
The sky was spinning -
snow,
pockmarked.
There was a wind
burning hot.
Crying crying
hung over the battlefield,
he was audible ruptures,
this crying!
Him -
long -
the earth listened,
stopping at the death line.
- Oh, Mom! ..
- Oh, I'm scared! ..
- Oh, Mom! .. -
And again:
"Battery-ah!" -
And already
before them,
in the middle of the globe,
to the left of the nameless hillock
burned
incredibly hot
four black
tank fire.
Echoes rumbled over the fields,
the battle was running out with slow blood ...
The squires shouted
and shot,
spreading tears on the cheeks.
And they fell.
And they went up again.
For the first time protecting waking
and his
(literally!).
And the Motherland.
And my mother.
And Moscow.
Spring springing branches.
Solemnity
the wedding table.
Unheard:
"You are mine - forever! .."
Inexpressible:
"Iwaited for you…"
And her husband's lips.
And his palms.
Funny babble
in a dream.
And then, to scream
in the maternity hospital
house:
"Oh, Mom!
Oh, Mom, I'm scared !! "
And the swallow.
And the rain over Arbat.
And the sensation
complete silence ...
... It came to them afterward.
In the forty-fifth.
Of course,
who came
from the war.