На холму невысоком стоит крест-одиночка,
Его женщина нежно прижимает к груди.
Пред тобой не икона, мама, а запретная зона, мама,
И на вышке все тот же с карабином чекист.
Это было весною, в зеленеющем мае,
Когда семь заключенных спод конвоя ушли.
На седьмом километре их стравили собакам
И раздетых по пояс на расстрел повели.
Их поставили к стенке, развернули спинами,
Грянул залп автоматный, и упали они.
И по трупам холодным, как по тряпкам негодным,
Разрядив автоматы, семь чекистов прошли.
На холму невысоком стоит крест-одиночка,
Его женщина нежно прижимает к груди.
Пред тобой не икона, мама, а запретная зона, мама,
И на вышке все тот же с карабином чекист.
On the hill low is a single cross,
His woman gently presses to her chest.
Before you is not an icon, Mom, and the forbidden zone, Mom,
And on the tower is still the same with a KGB carbine.
It was in the spring, in May,
When the seven convoy escort prisoners left.
At the seventh kilometer they were sent to the dogs
And stripped to the waist to be shot.
They were put to the wall, turned around with their backs,
The volley burst out automatically, and they fell.
And the corpses are cold, as if rags are unsuitable,
Discharging machine guns, seven Chekists have passed.
On the hill low is a single cross,
His woman gently presses to her chest.
Before you is not an icon, Mom, and the forbidden zone, Mom,
And on the tower is still the same with a KGB carbine.