Видишь, все это необъяснимо просто,
Пока все молчат о тюрьме, о суме…
Но ты не посмеешь забыть меня, Господи,
Здесь – на краю Ойкумены!
Седлай мне коней –
Я разрываю землю руками,
Я докопалась до памяти прошлых жизней.
Я все еще в ней –
Я задыхаюсь от этой памяти,
Я защищаю свое сознание, как знаю.
Четыре попытки самоубийства
На один стакан.
Но я – все еще лучник хана
С правом на первый выстрел.
Все в темноте обретает чудесное свойство –
Падать на пол, разбиваться вдребезги…
И вот я прошу: не оставляй меня, Господи,
В этом модернистическом бреде.
Седлай мне коней –
Я играю блюз на тетиве,
У меня за спиной звенит монгольская степь.
Я все еще в ней –
Мой милый вчера захлопнул дверь,
Он знал, что дело не в песнях и не в красоте.
Ведь он умел читать по губам
И понял бы слишком быстро,
Что я – все еще лучник хана
С правом на первый выстрел.
You see, all this is inexplicably simple,
While everyone is silent about the prison, about the sum ...
But you dare not forget me, Lord
Here - on the edge of the Oikumeny!
Saddle me horses -
I tear the ground with my hands
I got to the bottom of past lives.
I'm still in her -
I'm choking on this memory
I protect my consciousness, as I know.
Four suicide attempts
For one glass.
But I'm still the archer of the khan
With the right to the first shot.
Everything in the dark takes on a wonderful property -
Fall to the floor, smash to smithereens ...
And so I ask: do not leave me, Lord,
In this modernistic nonsense.
Saddle me horses -
I play the blues on a bowstring
The Mongolian steppe rings behind me.
I'm still in her -
My darling slammed the door yesterday
He knew that it was not a matter of songs or beauty.
After all, he could read lips
And would understand too quickly
That I'm still a Khan archer
With the right to the first shot.