Я люблю говорящих вполголоса.
Ведь вполголоса говорящие,
все, как правило, настоящие,
да с дымящимся кубом совести.
Я люблю говорящих вполголоса.
О влюбленностях и о горестях,
и о счастьях, и о несчастиях
говорят без какой-либо гордости.
И не слышат в соседней комнате
непричастные - говорящего.
Я люблю говорящих без пафоса,
без строки, припасенной за пазухой.
Чем-то важным и нужным запомнены,
чем-то высшим и нежным заполнены
все заминки их, да все паузы.
Пусть не первые да неловкие,
некрасивые да не стройные,
только честные, только скромные:
неприкаянно-беспокойные
и отчаянно-беспилотные.
И не слышно в соседних комнатах,
что они говорят, притихшие,
что творится в подобных омутах,
что хранится в их горьких опытах –
не расслышать даже Всевышнему.
А когда говорящий вполголоса
вдруг нисходят до крайнего шепота,
будто тихой полоской шелковой
он скользит над открывшейся пропастью–
Вот тогда это слышно космосу.
Вот тогда это слышно Господу.
I love talking in an undertone.
After all, they are speaking in an undertone,
all are usually real,
yes with a steaming cube of conscience.
I love talking in an undertone.
About falling in love and sorrows
and about happiness and misfortune
speak without any pride.
And do not hear in the next room
uncomplicated - the speaker.
I love speakers without pathos
without the line stocked in the bosom.
Memorized by something important and necessary,
filled with something higher and tender
all their hitches, but all the pauses.
Let not the first but awkward,
ugly but not slim,
only honest, only modest:
restless
and desperately unmanned.
And not heard in the next room
what they say are quiet
what is going on in such whirlpools
what is stored in their bitter experiences -
do not even hear the Almighty.
And when the speaker is in an undertone
suddenly descend to an extreme whisper,
like a quiet strip of silk
he glides over the opened abyss–
Then it is audible to space.
Then it is heard by the Lord.