Журавли покидают станцию,
река близ нее покрывается льдом.
Если место, ставшее домом, больше не дом,
значит, пора собираться.
Где-то там сотни окон со светом в них,
где-то там тебя ждут с нетерпением и любовью.
Если этот, прежде бесценный роман, стал просто одной из книг,
значит, пора умертвить его главных героев.
Если что-то действительно важно, его не сдают без боя.
В темноте можно видеть, если пожить в темноте.
Но когда человеку нечего дать тебе,
то и просить не стоит.
Журавли улетают к морю, зовут за собой.
Когда вся спина беспросветно в ножах, повернутся спиной
уже больше не страшно.
В рюкзаке – пара гильз, блокнот, карандаш.
Нам внушают, что мы проиграли,
но истина в том, что мы просто ошиблись игрой.
Отдавай, не жалея, победу падшим.
Она нам обходится слишком большой ценой.
Журавли, улетая, оставят крылом бумажным
на щеках еле видимые порезы,
чтоб запомнились все, чей вкус отдавал железом,
чтоб запомнились и забылись,
как только ты выйдешь за́ борт.
Ветер треплет волосы и указывает на Запад.
Так, теряя якорь, мы обретаем крылья.
Журавли покидают станцию,
река близ нее покрывается льдом.
Это их последняя песня тебе о том,
что прощать иногда означает прощаться,
и что ты отныне прощен.
Журавли покидают станцию,
река близ нее покрывается льдом.
Если место, ставшее домом, больше не дом,
значит, пора собираться.
Где-то там сотни окон со светом в них,
где-то там тебя ждут с нетерпением и любовью.
Если этот, прежде бесценный роман, стал просто одной из книг,
значит, пора умертвить его главных героев.
Если что-то действительно важно, его не сдают без боя.
В темноте можно видеть, если пожить в темноте.
Но когда человеку нечего дать тебе,
то и просить не стоит.
Журавли улетают к морю, зовут за собой.
Когда вся спина беспросветно в ножах, повернутся спиной
уже больше не страшно.
В рюкзаке – пара гильз, блокнот, карандаш.
Нам внушают, что мы проиграли,
но истина в том, что мы просто ошиблись игрой.
Отдавай, не жалея, победу падшим.
Она нам обходится слишком большой ценой.
Журавли, улетая, оставят крылом бумажным
на щеках еле видимые порезы,
чтоб запомнились все, чей вкус отдавал железом,
чтоб запомнились и забылись,
как только ты выйдешь за́ борт.
Ветер треплет волосы и указывает на Запад.
Так, теряя якорь, мы обретаем крылья.
Журавли покидают станцию,
река близ нее покрывается льдом.
Это их последняя песня тебе о том,
что прощать иногда означает прощаться,
и что ты отныне прощен.