Я снова тут, где горы и река,
Где воздух свеж от перекатной влаги,
Где сквозь века седые облака
Сосут медвежью лапу Манараги.
Здесь не бывал бродяга Моисей,
Здесь позабыв богов иных народов,
Шаман-гора по кличке Еркусей
Глядит в упор на быт оленеводов.
Я сам из тех, кто, сбросив рюкзачок,
В курильский чай вплетал свои глаголы
И примерял венерин башмачок
На розовую ножку родиолы.
И вот я вновь в своем родном краю,
Где скроен мир по райскому подобью,
Где каменные бабы Балбанью
На мужиков взирают исподлобья.
Река Вангыр вгрызается в прижим,
Седой каньон - как горная прореха.
А за хребтом бежит река Кожим,
Куда Высоцкий так и не доехал.
А я примчал сюда издалека,
Презрев дела и важные бумаги -
Чтоб поглядеть на то, как облака
Сосут медвежью лапу Манараги.
I'm here again, where the mountains and the river,
Where the air is fresh from the erratic moisture,
Where through the ages the gray clouds
They suck the bear-like paw of Manaragi.
There was no vagabond Moses,
Here, forgetting the gods of other peoples,
Shaman Mountain named Yerkusey
She looks at the life of reindeer herders.
I myself am one of those who, having dropped their backpack,
In the Kurilian tea weaved our verbs
And tried on the slipper of Venus
On the pink pedicel of the rhodiola.
And here I am again in my native land,
Where is the world tailored for a paradise,
Where the stone baba Balbanou
They look at the peasants from under their brows.
The river Vangyr gnaws into the clamp,
The gray canyon is like a mountain rift.
And behind the ridge runs the river Kozhim,
Where Vysotsky and did not reach.
And I came here from afar,
Despising business and important papers -
To look at how the clouds
They suck the bear-like paw of Manaragi.