Lyrics Алексей Брунов и Евгения Логвинова - Истина
Views
88
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Алексей Брунов и Евгения Логвинова - Истина, and also a translation of a song with a video or clip.
Этот город называется Москва.
Эта улочка, как ниточка, узка.
Эта комната - бочонок о два дна.
И сюда приходит женщина одна.
Меж ключиц её цепочки круглых бус,
он губами знает каждую на вкус,
он срывает их, как капельки с листа,
а она стоит, как девочка чиста.
Это чёрт её придумал или Бог?
Это грезил ею Пушкин или Блок?
И кому была завещена в века
эта смуглая точеная рука?
Эти серые печальные зрачки
открывали все засовы и замки.
Ей подвластны все дворцы и все дома -
это входит в дом к нам Истина сама.
Изгоняли её с тронов короли.
Увозили в кругосветку корабли.
Оставалась караулить берега
ложь - разлучница, распутница, деньга!
А она ломала руки, как лучи,
и срывала цепи бусинок с ключиц,
и лежали они, весом в шар земной,
на прямых ладонях Истины самой.
Эта улочка, как ниточка, узка.
Эта комната - бочонок о два дна.
И сюда приходит женщина одна.
Меж ключиц её цепочки круглых бус,
он губами знает каждую на вкус,
он срывает их, как капельки с листа,
а она стоит, как девочка чиста.
Это чёрт её придумал или Бог?
Это грезил ею Пушкин или Блок?
И кому была завещена в века
эта смуглая точеная рука?
Эти серые печальные зрачки
открывали все засовы и замки.
Ей подвластны все дворцы и все дома -
это входит в дом к нам Истина сама.
Изгоняли её с тронов короли.
Увозили в кругосветку корабли.
Оставалась караулить берега
ложь - разлучница, распутница, деньга!
А она ломала руки, как лучи,
и срывала цепи бусинок с ключиц,
и лежали они, весом в шар земной,
на прямых ладонях Истины самой.
This city is called Moscow.
This street, as a string, is narrow.
This room is a barrel about two bottoms.
And here comes a woman alone.
Between the clavicles of her chain of round beads,
he knows each one's lips with taste,
he tears them up, like droplets from a sheet,
but she stands, like a girl is clean.
Is it the devil or God?
Was Pushkin or Blok dreaming about it?
And to whom it was bequeathed in ages
this swarthy chiselled hand?
These gray sad pupils
they opened all the bolts and locks.
She is subject to all the palaces and all the houses -
it enters the house to us. Truth itself.
They banished her from the thrones of kings.
Carried out to the circumnavigation of ships.
Remained to watch the shore
lies - razluchnitsa, debauchery, money!
And she wrung her hands like beams,
and tore chains of beads from the clavicles,
and they lay, weighing in the bowl of the earth,
on the right palms of Truth itself.
This street, as a string, is narrow.
This room is a barrel about two bottoms.
And here comes a woman alone.
Between the clavicles of her chain of round beads,
he knows each one's lips with taste,
he tears them up, like droplets from a sheet,
but she stands, like a girl is clean.
Is it the devil or God?
Was Pushkin or Blok dreaming about it?
And to whom it was bequeathed in ages
this swarthy chiselled hand?
These gray sad pupils
they opened all the bolts and locks.
She is subject to all the palaces and all the houses -
it enters the house to us. Truth itself.
They banished her from the thrones of kings.
Carried out to the circumnavigation of ships.
Remained to watch the shore
lies - razluchnitsa, debauchery, money!
And she wrung her hands like beams,
and tore chains of beads from the clavicles,
and they lay, weighing in the bowl of the earth,
on the right palms of Truth itself.