Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос.
Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег.
И это не комната, где мы сидим, но полюс;
плюс наши следы ведут от него, а не к.
Когда-то я знал на память все краски спектра.
Теперь различаю лишь белый, врача смутив.
Но даже ежели песенка вправду спета,
от нее остается еще мотив.
Я рад бы лечь рядом с тобою, но это -- роскошь.
Если я лягу, то -- с дерном заподлицо.
И всхлипнет старушка в избушке на курьих ножках
и сварит всмятку себе яйцо.
Раньше, пятно посадив, я мог посыпать щелочь.
Это всегда помогало, как тальк прыщу.
Теперь вокруг тебя волнами ходит сволочь.
Ты носишь светлые платья. И я грущу.
I hear not what you say to me, but the voice.
I see not what you are wearing, but even snow.
And this is not the room where we sit, but the pole;
plus our tracks lead from him, not to.
Once I knew all the colors of the spectrum.
Now I can only distinguish white, embarrassing the doctor.
But even if the song is really sung,
From it there is still a motive.
I'd be glad to lie next to you, but it's a luxury.
If I lay down, it's flush with the turf.
And the old woman will sob in the hut on the chicken legs
and boil soft boiled egg.
Previously, by staining a spot, I could sprinkle alkali.
It always helped, as a talcum pimple.
Now a bastard walks around you with waves.
You wear light dresses. And I'm sad.