Квинтет
Марку Стрэнду
I
Веко подергивается. Изо рта
вырывается тишина. Европейские города
настигают друг друга на станциях. Запах мыла
выдает обитателю джунглей приближающегося врага.
Там, где ступила твоя нога,
возникают белые пятна на карте мира.
В горле першит. Путешественник просит пить.
Дети, которых надо бить,
оглашают воздух пронзительным криком. Веко
подергивается. Что до колонн, из-за
них всегда появляется кто-нибудь. Даже прикрыв глаза,
даже во сне вы видите человека.
И накапливается как плевок в груди:
"Дай мне чернил и бумаги, а сам уйди
прочь!" И веко подергивается. Невнятные причитанья
за стеной (будто молятся) увеличивают тоску.
Чудовищность творящегося в мозгу
придает незнакомой комнате знакомые очертанья.
II
Иногда в пустыне ты слышишь голос. Ты
вытаскиваешь фотоаппарат запечатлеть черты.
Но -- темнеет. Присядь, перекинься шуткой
с говорящей по-южному, нараспев,
обезьянкой, что спрыгнула с пальмы и, не успев
стать человеком, сделалась проституткой.
Лучше плыть пароходом, качающимся на волне,
участвуя в географии, в голубизне, а не
только в истории -- этой коросте суши.
Лучше Гренландию пересекать, скрипя
лыжами, оставляя после себя
айсберги и тюленьи туши.
Алфавит не даст позабыть тебе
цель твоего путешествия -- точку "Б".
Там вороне не сделаться вороном, как ни каркай;
слышен лай дворняг, рожь заглушил сорняк;
там, как над шкуркой зверька скорняк,
офицеры Генштаба орудуют над порыжевшей картой.
III
Тридцать семь лет я смотрю в огонь.
Веко подергивается. Ладонь
покрывается потом. Полицейский, взяв документы,
выходит в другую комнату. Воздвигнутый впопыхах,
обелиск кончается нехотя в облаках,
как удар по Эвклиду, как след кометы.
Ночь; дожив до седин, ужинаешь один,
сам себе быдло, сам себе господин.
Вобла лежит поперек крупно набранного сообщенья
об изверженьи вулкана черт знает где,
иными словами, в чужой среде,
упираясь хвостом в "Последние Запрещенья".
Я понимаю только жужжанье мух
на восточных базарах! На тротуаре в двух
шагах от гостиницы, рыбой, попавшей в сети,
путешественник ловит воздух раскрытым ртом:
сильная боль, на этом убив, на том
продолжается свете.
IV
"Где это?" -- спрашивает, приглаживая вихор,
племянник. И, пальцем блуждая по складкам гор,
"Здесь" -- говорит племянница. Поскрипывают качели
в старом саду. На столе букет
фиалок. Солнце слепит паркет.
Из гостиной доносятся пассажи виолончели.
Ночью над плоскогорьем висит луна.
От валуна отделяется тень слона.
В серебре ручья нет никакой корысти.
В одинокой комнате простыню
комкает белое (смуглое) просто ню --
живопись неизвестной кисти.
Весной в грязи копошится труженик-муравей,
появляется грач, твари иных кровей;
листва прикрывает ствол в месте его изгиба.
Осенью ястреб дает круги
над селеньем, считая цыплят. И на плечах слуги
болтается белый пиджак сагиба...
V
Было ли сказано слово? И если да, --
на каком языке? Был ли мальчик? И сколько льда
нужно бросить в стакан, чтоб остановить Титаник
мысли? Помнит ли целое роль частиц?
Что способен подумать при виде птиц
в аквариуме ботаник?
Теперь представим себе абсолютную пустоту.
Место без времени. Собственно воздух. В ту
и в другую, и в третью сторону. Просто Мекка
воздуха. Кислород, водород. И в нем
мелко подергивается день за днем
Quintet
Mark Strand
I
The eyelid twitches. From mouth
silence breaks out. European cities
overtake each other at stations. Smell of soap
gives out to the inhabitant of the jungle of the approaching enemy.
Where your foot has set foot,
there are white spots on the world map.
Pershit is in his throat. A traveler asks for a drink.
Children who need to be beaten,
they open the air with a shrill cry. Eyelid
twitching. As for the columns, because of
they always appear someone. Even with his eyes closed,
even in a dream you see a person.
And accumulates like spittle in the chest:
"Give me ink and paper, and go away
away! "And the eyelid twitches.
beyond the wall (as if praying) increase anguish.
The monstrosity of what is happening in the brain
gives the unfamiliar room familiar outlines.
II
Sometimes in the desert you hear a voice. You
pull out the camera to capture features.
But it's getting dark. Sit down, perekinysya joke
with the speaker in the south, singing,
monkey that jumped off the palm tree and, having not had time
become a man, became a prostitute.
It is better to sail by a ship swaying on a wave,
participating in geography, in blue, and not
only in history - this bush of land.
It is better to cross Greenland, creaking
skis, leaving after themselves
icebergs and seals.
The alphabet will not let you forget
the purpose of your journey is the point "B".
There the crow does not become a crow, no matter how hard it is;
The bark of a mongrel can be heard, rye has muffled a weed;
there, as on the skin of a beast the furrier,
Officers of the General Staff are wielding a rusty map.
III
I've been looking at the fire for thirty-seven years.
The eyelid twitches. Palm
covered with sweat. The policeman, having taken the documents,
goes into another room. Vzdvignutny in a hurry,
obelisk ends up reluctantly in the clouds,
as a blow to Euclid, as a trace of a comet.
Night; having lived to gray hair, you have supper alone,
himself cattle, himself a lord.
Vobla lies across a large typed message
about the volcanic eruption devil knows where,
in other words, in an alien environment,
leaning his tail in "The Last Prohibition".
I understand only buzzing flies
in the eastern bazaars! On the sidewalk in two
steps from the hotel, fish caught in the network,
the traveler catches the air with his mouth open:
strong pain, killing this, on that
continues to light.
IV
"Where is it?" - asks, smoothing the whirlwind,
nephew. And, wandering through the folds of the mountains,
"Here," says her niece. Squeak the swing
in the old garden. On the table is a bouquet
violets. The sun blinds the parquet.
The cello passes from the living room.
At night, over the plateau, hangs the moon.
From the boulder the shadow of the elephant is separated.
There is no self-interest in the silver of the stream.
In a lonely room a sheet
lumps white (swarthy) just nude -
painting of an unknown brush.
In the spring, in the mud, an ant-worker,
there is a rook, creatures of other blood;
foliage covers the trunk at the point of its bending.
Autumn the hawk gives the circles
over the village, counting the chickens. And on the shoulders of the servant
dangles white sagging jacket ...
V
Was the word spoken? And if so, -
in what language? Was there a boy? And how much ice
You need to throw in a glass to stop the Titanic
thoughts? Does the whole role of particles remember?
What is capable of thinking at the sight of birds
in the aquarium nerd?
Now let us imagine an absolute emptiness.
A place without time. The air itself. In that
and in another, and in the third party. Just Mecca
air. Oxygen, hydrogen. And in it
finely twitching day after day