Теперь так мало греков в Ленинграде,
что мы сломали Греческую церковь,
дабы построить на свободном месте
концертный зал. В такой архитектуре
есть что-то безнадежное. А впрочем,
концертный зал на тыщу с лишним мест
не так уж безнадежен: это - храм,
и храм искусства. Кто же виноват,
что мастерство вокальное дает
сбор больший, чем знамена веры?
Жаль только, что теперь издалека
мы будем видеть не нормальный купол,
а безобразно плоскую черту.
Но что до безобразия пропорций,
то человек зависит не от них,
а чаще от пропорций безобразья.
Прекрасно помню, как ее ломали.
Была весна, и я как раз тогда
ходил в одно татарское семейство,
неподалеку жившее. Смотрел
в окно и видел Греческую церковь.
Все началось с татарских разговоров;
а после в разговор вмешались звуки,
сливавшиеся с речью поначалу,
но вскоре - заглушившие ее.
В церковный садик въехал экскаватор
с подвешенной к стреле чугунной гирей.
И стены стали тихо поддаваться.
Смешно не поддаваться, если ты
стена, а пред тобою - разрушитель.
К тому же экскаватор мог считать
ее предметом неодушевленным
и, до известной степени, подобным
себе. А в неодушевленном мире
не принято давать друг другу сдачи.
Потом туда согнали самосвалы,
бульдозеры... И как-то в поздний час
сидел я на развалинах абсиды.
В провалах алтаря зияла ночь.
И я - сквозь эти дыры в алтаре -
смотрел на убегавшие трамваи,
на вереницу тусклых фонарей.
И то, чего вообще не встретишь в церкви,
теперь я видел через призму церкви.
Когда-нибудь, когда не станет нас,
точнее - после нас, на нашем месте
возникнет тоже что-нибудь такое,
чему любой, кто знал нас, ужаснется.
Но знавших нас не будет слишком много.
Вот так, по старой памяти, собаки
на прежнем месте задирают лапу.
Ограда снесена давным-давно,
но им, должно быть, грезится ограда.
Их грезы перечеркивают явь.
А может быть, земля хранит тот запах:
асфальту не осилить запах псины.
И что им этот безобразный дом!
Для них тут садик, говорят вам - садик.
А то, что очевидно для людей,
собакам совершенно безразлично.
Вот это и зовут: "собачья верность".
И если довелось мне говорить
всерьез об эстафете поколений,
то верю только в эту эстафету.
Вернее, в тех, кто ощущает запах.
Так мало нынче в Ленинграде греков,
да и вообще - вне Греции - их мало.
По крайней мере, мало для того,
чтоб сохранить сооруженья веры.
А верить в то, что мы сооружаем,
от них никто не требует. Одно,
должно быть, дело нацию крестить,
а крест нести - уже совсем другое.
У них одна обязанность была.
Они ее исполнить не сумели.
Непаханое поле заросло.
"Ты, сеятель, храни свою соху,
а мы решим, когда нам колоситься".
Они свою соху не сохранили.
Сегодня ночью я смотрю в окно
и думаю о том, куда зашли мы?
И от чего мы больше далеки:
от православья или эллинизма?
К чему близки мы? Что там, впереди?
Не ждет ли нас теперь другая эра?
И если так, то в чем наш общий долг?
И что должны мы принести ей в жертву?
И.А. Бродский, 1966
Now there are so few Greeks in Leningrad
that we broke the Greek church,
in order to build on free space
concert hall. In such architecture
there is something hopeless. However,
concert hall for a thousand plus seats
not so hopeless: this is a temple,
and a temple of art. Who is to blame
what vocal skill gives
a collection greater than the banners of faith?
The only pity is that now from afar
we will see not a normal dome,
but an ugly flat line.
But as for the outrageous proportions,
then a person does not depend on them,
and more often from the proportions of disgrace.
I remember very well how it was broken.
It was spring and I was just then
went to the same Tatar family,
living nearby. Looked
through the window and saw the Greek Church.
It all started with Tatar conversations;
and then sounds intervened in the conversation,
merged with speech at first,
but soon they drowned it out.
An excavator drove into the church garden
with a cast iron weight suspended from the boom.
And the walls began to give in quietly.
It's funny not to give in if you
wall, and before you is the destroyer.
In addition, the excavator could count
its inanimate subject
and, to a certain extent, similar
yourself. And in the inanimate world
it is not accepted to give each other back.
Then dump trucks were driven there,
bulldozers ... And somehow at a late hour
I sat on the ruins of the apse.
Night gaped in the holes of the altar.
And I - through these holes in the altar -
looked at the running away trams,
on a line of dim lanterns.
And what you don't find in church at all
now I saw through the lens of the church.
Someday, when we are gone,
more precisely - after us, in our place
something like that will arise too
which will horrify anyone who knew us.
But there won't be too many who knew us.
That's how, according to old memory, dogs
in the same place they lift their paw.
The fence was torn down a long time ago
but they must be dreaming of a fence.
Their dreams cross reality.
Or maybe the earth keeps that smell:
the asphalt cannot overcome the smell of dog.
And what is this ugly house to them!
For them there is a kindergarten, they tell you - a kindergarten.
And what is obvious to people
the dogs are completely indifferent.
This is what they call "dog loyalty".
And if I happened to speak
seriously about the relay of generations,
then I only believe in this relay.
Rather, in those who smell.
There are so few Greeks in Leningrad today,
and indeed - outside Greece - there are few of them.
At least not enough for
to preserve the structures of faith.
And believe in what we build
nobody demands from them. One,
it must be the business of baptizing the nation,
and carrying the cross is quite another.
They had one responsibility.
They failed to fulfill it.
The unplowed field is overgrown.
"You, sower, keep your plow,
and we will decide when we should head. "
They did not keep their plow.
I'm looking out the window tonight
and think about where we went?
And what we are far from:
from Orthodoxy or Hellenism?
What are we close to? What's ahead?
Isn't another era awaiting us now?
And if so, what is our common duty?
And what should we sacrifice to her?
I.A. Brodsky, 1966