Очень большие трудности у киношников. Самые большие, жуткие трудности у киношников. Прямо не знаешь. Требования к достоверности возросли, а танков старых нет, маузеров мало. Фрак народ носить разучился. Хамство и грубость в Сибири как раз получается ничего, а образование в Петербурге не идет пока. Аристократизм в Петербурге пока не идет. Если герой просто сидит - еще ничего, а как рот откроет - так пока не идет. Или, там, собственное достоинство, вот эта неприкасаемость личности...
Чувствуется, что ему рассказывали. Может, требовали, ругали, зарплаты лишали, по больничному не платили. Ну, чтобы сыграл он чувство этого достоинства. И, видимо, хочет: и голову поднимает, и на цыпочки, и выпивает, чтоб укрепиться, но еще не знает как.
Женская гордость - так, чтоб без мата, изнутри... Ну, еще когда лежит, укрывшись простыней, диктор говорит:
"Гордая очень". А когда откроется, так еще пока не доносит - вздрагивает, косится, и это еще чувствуется.
Граф английский - тоже неловко, боком, все боится войти к себе в замок. Ну, если пиджак от шеи на четверть отстает и шейка как пестик в колоколе, как же ты аристократизм покажешь, если штаны и пиджак надо непрерывно поддерживать?! Или руку королеве целовать, или панталоны держать. И руку пока еще надо у нее искать: она тоже пожать норовит.
Еда не дается пока, вот не само глотание, а еда как трапеза. Старух на консилиум приглашали, но и они подрастеряли искусство еды: тоже норовят целиком заглотнуть и еще - в сумку. А это реквизит.
И старики подзабыли ходьбу такую, чтоб пиджак не двигался отдельно от хозяина. Или - весь гитлеровский штаб в мундирах не по размеру, а диктор говорит, что вся Европа на них работает. Но это все внешне, конечно, и раздражает какого-то одного, кто остался в живых и еще помнит.
Внутренне плохо идут споры, даже литературные. Все как-то придерживаются одного мнения и, ради Бога, не хотят другого, ради Бога.
Пока еще смешно выглядит преданность одного мужчины одной женщине, пока смешно выглядит. И вообще, обращение с женщиной, все эти поклоны, вставания, уважение, преклонение... Их делают, конечно, но за очень дополнительные деньги. Консультант один, лет восьмидесяти двух, тоже уже замотался: Душанбе, Киев, Фрунзе, Ташкент... "Извольте, позвольте", "Только после вас", "Я был бы последним подонком, мадам, если бы оставил вас в соответствующем положении". Не идет фраза: "Позвольте, я возьму на себя" - или: "Вам ведь трудно, разрешите я..." А уж фраза: "Я вами руководил, я отвечу за все" - прямо колом в горле стоит. А такая: "Мне не дорого мое место, дорого наше дело" - получается только по частям.
Сложно пока стало играть эрудированного, мыслящего человека, и хоть исполнитель морщит лоб и прищуривается, такой перекос лица еще не убеждает.
Сохранились костюмы и обувь, но, когда мы над старинной дворянской одеждой видим лицо и всю голову буфетчицы современного зенитного училища, что-то мешает нам поверить в ее латынь.
Группа американских ковбоев на лошадях пока еще криво скачет, и даже у лошадей наши морды.
Ну а там - баночное пиво, омары, крики "Я разорен!" или "Мне в Париж по делу!" хоть и русским языком, но ни исполнитель, ни аудитория этого языка пока не понимают.
Но с уходом стариков со сцены и из зала равновесие между экраном и зрителем постепенно восстанавливается.
Very big difficulties for filmmakers. The biggest, terrible difficulties in filmmakers. You don't know right. Requirements for reliability have increased, but there are no old tanks, there are few Mauser. The dress people have forgotten how to wear. Rudeness and rudeness in Siberia just turns out to be nothing, and education in St. Petersburg is not going on yet. Aristocracy in St. Petersburg is not yet. If the hero is just sitting, nothing is yet, but opening his mouth doesn’t go so far. Or, there, its own dignity, this untouchability of the individual ...
Feels that he was told. Maybe they demanded, scolded, deprived of salaries, did not pay for sick leave. Well, that he played a sense of this dignity. And, apparently, wants to: and raises his head, and on tiptoe, and drinks, to strengthen, but still does not know how.
Female pride - so that without a mat, from the inside ... Well, even when it lies, covered with a sheet, the announcer says:
& quot; very proud & quot ;. And when it opens, it still doesn’t deliver it - it shudders, squints, and it still feels.
The English count is also awkward, sideways, everyone is afraid to enter his castle. Well, if the jacket is a quarter lagging behind the neck and the neck is like a pestle in a bell, how can you show aristocracy if you need to continuously support your pants and jacket ?! Or the queen's hand to kiss, or pantaloons to hold. And we still need to look for her hand: she also tries to shake.
Food is not given so far, this is not swallowing itself, but food as a meal. The old women were invited to the council, but they also lost the art of food: they also strive to swallow whole and more - into the bag. And this is props.
And the old people forgot to walk such that the jacket did not move separately from the owner. Or - the entire Hitlerite headquarters in uniforms is not in size, but the announcer says that all of Europe works for them. But this is all outwardly, of course, annoying to some one who has survived and still remembers.
Internally, disputes go badly, even literary ones. All somehow hold the same opinion and, for God's sake, do not want another, for God's sake.
The loyalty of one man to one woman is still ridiculous, while it looks ridiculous. And in general, the treatment of a woman, all these obeisances, standing, respect, admiration ... They are made, of course, but for very extra money. A consultant one, about eighty-two years old, has already rolled too: Dushanbe, Kiev, Frunze, Tashkent ... & quot; If I may, allow & quot ;, & quot; Only after you & quot ;, & quot; I would be the last scum, Madame, if I had left you in appropriate position & quot ;. There is no phrase: & quot; Let me take it upon myself & quot; - or: & quot; you are in difficulty, allow me ... & quot; And the phrase: & quot; I guided you, I will answer for everything & quot; - straight stake in the throat is. And this: & quot; My place is not dear to me, our business is dear & quot; - it turns out only in parts.
It is difficult until it began to play an erudite, thinking person, and although the performer wrinkles his forehead and squints his eyes, such a distortion of the face is not yet convincing.
Suits and shoes have been preserved, but when we see the face and the whole head of the modern-day anti-aircraft school attendant over old noble clothes, something prevents us from believing in her Latin.
A group of American cowboys on horseback is still crooked, and even our horses have muzzles.
Well, there - canned beer, lobsters, screams & quot; I'm broke! & Quot; or & quot; I am in Paris on business! & quot; although in Russian, neither the performer nor the audience of this language yet understand.
But with the departure of the old men from the stage and from the hall, the balance between the screen and the viewer is gradually restored.