Я твое повторяю имя
по ночам во тьме молчаливой,
когда собираются звезды
к лунному водопою
и смутные листья дремлют,
свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
пустотою из звуков и боли,
обезумевшими часами,
что о прошлом поют поневоле.
Я твое повторяю имя
этой ночью во тьме молчаливой,
и звучит оно так отдаленно,
как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
и печальней, чем дождь усталый.
Полюблю ли тебя я снова,
как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
как ромашку, ее обрывая!
I repeat your name
at night in the darkness of the silent,
when the stars gather
to the lunar watering hole
and vague leaves doze,
hanging over the path.
And I seem to myself at this time
empty of sounds and pain,
distraught hours,
that they are singing about the past involuntarily.
I repeat your name
this night in the darkness of the silent,
and it sounds so remote,
as has never sounded.
This name is farther than the stars,
and sadder than the rain tired.
I will love you again,
how could I once know how to love?
Is my heart guilty?
And what my love will be,
when the white mist melts?
Will it be quiet and bright?
I do not know.
If I could guess by the moon,
like a daisy, breaking it off!