Lyrics Евгений Евтушенко - Ты начисто притворства лишена
Views
55
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Евгений Евтушенко - Ты начисто притворства лишена, and also a translation of a song with a video or clip.
Ты начисто притворства лишена,
когда молчишь со взглядом напряженным,
как лишена притворства тишина
беззвездной ночью в городе сожженном.
Он, этот город,- прошлое твое.
В нем ты почти ни разу не смеялась,
бросалась то в шитье, то в забытье,
то бунтовала, то опять смирялась.
Ты жить старалась из последних сил,
но, отвергая все живое хмуро,
Он, этот город, на тебя давил
угрюмостью своей архитектуры.
В нем изнутри был заперт каждый дом.
В нем было все недобро умудренным.
Он не скрывал свой тягостный надлом
и ненависть ко всем, кто не надломлен.
Тогда ты ночью подожгла его.
Испуганно от пламени метнулась,
и я был просто первым, на кого
ты, убегая, в темноте наткнулась,
Я обнял всю дрожавшую тебя,
и ты ко мне безропотно прижалась,
еще не понимая, не любя,
но, как зверек, благодаря за жалость,
И мы с тобой пошли... Куда пошли?
Куда глаза глядят. Но то и дело
оглядывалась ты, как там, вдали,
зловеще твое прошлое горело.
Оно сгорело до конца, дотла.
Но с той поры одно меня тиранит:
туда, где неостывшая зола,
тебя, как зачарованную, тянет.
И вроде ты со мной, и вроде нет.
На самом деле я тобою брошен.
Неся в руке голубоватый свет,
по пепелищу прошлого ты бродишь.
Что там тебе? Там пусто и темно!
О, прошлого таинственная сила!
Ты не могла его любить само,
ну а его руины - полюбила.
Могущественны пепел и зола.
Они в себе, наверно, что-то прячут.
Над тем, что так отчаянно сожгла,
по-детски поджигательница плачет.
когда молчишь со взглядом напряженным,
как лишена притворства тишина
беззвездной ночью в городе сожженном.
Он, этот город,- прошлое твое.
В нем ты почти ни разу не смеялась,
бросалась то в шитье, то в забытье,
то бунтовала, то опять смирялась.
Ты жить старалась из последних сил,
но, отвергая все живое хмуро,
Он, этот город, на тебя давил
угрюмостью своей архитектуры.
В нем изнутри был заперт каждый дом.
В нем было все недобро умудренным.
Он не скрывал свой тягостный надлом
и ненависть ко всем, кто не надломлен.
Тогда ты ночью подожгла его.
Испуганно от пламени метнулась,
и я был просто первым, на кого
ты, убегая, в темноте наткнулась,
Я обнял всю дрожавшую тебя,
и ты ко мне безропотно прижалась,
еще не понимая, не любя,
но, как зверек, благодаря за жалость,
И мы с тобой пошли... Куда пошли?
Куда глаза глядят. Но то и дело
оглядывалась ты, как там, вдали,
зловеще твое прошлое горело.
Оно сгорело до конца, дотла.
Но с той поры одно меня тиранит:
туда, где неостывшая зола,
тебя, как зачарованную, тянет.
И вроде ты со мной, и вроде нет.
На самом деле я тобою брошен.
Неся в руке голубоватый свет,
по пепелищу прошлого ты бродишь.
Что там тебе? Там пусто и темно!
О, прошлого таинственная сила!
Ты не могла его любить само,
ну а его руины - полюбила.
Могущественны пепел и зола.
Они в себе, наверно, что-то прячут.
Над тем, что так отчаянно сожгла,
по-детски поджигательница плачет.
You are completely without pretense,
when you are silent with a strained look,
how pretense silence is
starless night in the burnt city.
He, this city, is your past.
In it you almost never laughed,
threw it in sewing, then in oblivion,
then rebelled, then again resigned.
You tried to live with the last strength
but, rejecting all living things gloomily,
He, this city, pressed on you
the gloom of its architecture.
Every house was locked inside.
It was all unkindly wise.
He did not hide his breakdown
and hatred of all who are not broken.
Then you set it on fire at night.
Scared by the flame darted,
and I was just the first to whom
you, running away, stumbled in the darkness,
I hugged all shaking you,
and you meekly pressed against me,
still not understanding, not loving,
but, like a little animal, thanks for the pity,
And we went with you ... Where did you go?
Where the eyes look. But now and then
you looked back, like there, away
ominously your past was burning.
It burned to the end, to the ground.
But since then one thing has been tyrannizing me:
where the unheated ash
you, as enchanted, pulls.
And it seems you are with me, and it seems not.
Actually, I am abandoned by you.
Carrying a bluish light in hand,
in the ashes of the past you wander.
What is there for you? It is empty and dark!
Oh, the past is a mysterious power!
You could not love him,
Well, and its ruins - fell in love.
Ashes and ashes are powerful.
They are in themselves, probably hiding something.
Over the fact that so desperately burned
childlike arsonist cries.
when you are silent with a strained look,
how pretense silence is
starless night in the burnt city.
He, this city, is your past.
In it you almost never laughed,
threw it in sewing, then in oblivion,
then rebelled, then again resigned.
You tried to live with the last strength
but, rejecting all living things gloomily,
He, this city, pressed on you
the gloom of its architecture.
Every house was locked inside.
It was all unkindly wise.
He did not hide his breakdown
and hatred of all who are not broken.
Then you set it on fire at night.
Scared by the flame darted,
and I was just the first to whom
you, running away, stumbled in the darkness,
I hugged all shaking you,
and you meekly pressed against me,
still not understanding, not loving,
but, like a little animal, thanks for the pity,
And we went with you ... Where did you go?
Where the eyes look. But now and then
you looked back, like there, away
ominously your past was burning.
It burned to the end, to the ground.
But since then one thing has been tyrannizing me:
where the unheated ash
you, as enchanted, pulls.
And it seems you are with me, and it seems not.
Actually, I am abandoned by you.
Carrying a bluish light in hand,
in the ashes of the past you wander.
What is there for you? It is empty and dark!
Oh, the past is a mysterious power!
You could not love him,
Well, and its ruins - fell in love.
Ashes and ashes are powerful.
They are in themselves, probably hiding something.
Over the fact that so desperately burned
childlike arsonist cries.