* * *
Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольёт мне в грудь мою теплынь.
Знать, у всех у нас такая участь.
И, пожалуй, всякого спроси —
Радуясь, свирепствуя и мучась,
Хорошо живётся на Руси.
Свет луны таинственный и длинный,
Плачут вербы, шепчут тополя.
Но никто под окрик журавлиный
Не разлюбит отчие поля.
И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Всё равно остался я поэтом
Золотой бревёнчатой избы.
По ночам, прижавшись к изголовью,
Вижу я, как сильного врага,
Как чужая юность брызжет новью
На мои поляны и луга.
Но и всё же, новью той теснимый,
Я могу прочувственно пропеть:
Дайте мне на родине любимой,
Всё любя, спокойно умереть!
* * *
Sleeps feather grass. Plain dear
And the lead freshness of wormwood.
No other homeland
Do not pour my warmth in my chest.
To know, we all have such a fate.
And, perhaps, every ask -
Rejoicing, raging and tormenting
Live well in Russia.
The light of the moon is mysterious and long,
Weeping willows, whispering poplars.
But no one is under the shout of a crane
Do not stop loving the field.
And now, when here's a new light
And my life was touched by fate,
I still remained a poet
Golden log hut.
At night, leaning against the headboard,
I see as a strong enemy
As someone else's youth sprinkles news
On my meadows and meadows.
But still, the novel is cramped,
I can prophetically feel:
Give me your beloved home
All loving, quietly die!