Lyrics Елена Фролова - Полина
Views
31
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Елена Фролова - Полина, and also a translation of a song with a video or clip.
Альбом "Любовь моя,цвет зеленый" (1995)
Музыка: Фролова Е.
Слова: Губанов Л.
ПОЛИНА
Полина! Полынья моя!
Когда снег любит -
значит, лепит,
А я, как плавающий лебедь,
В тебе, не помнящей меня.
Полина! Полынья моя!
Ты с глупым лебедем свыкаешься,
И невдомек тебе, печаль моя,
Что ты смеркаешься, смыкаешься,
Когда я бьюсь об лед молчания.
Снег сыплет то мукой, то мУкой,
Снег видит, как чернеет лес,
Как лебеди, раскинув руки,
С насиженных слетают мест.
Вот только охнут бабы в шали,
Дохнут морозиком нечаянно,
Качать второму полушарию
Комочки белого отчаянья.
И вот над матерьми и женами,
Как над материками желтыми
Летят, курлычут, горем корчатся -
За теплые моря в край творчества.
Мы все вас покидаем, бабы!
Мы - лебеди, и нам пора
К перу, перронам, переменам,
Не надо завтра мне пельмени -
Я улетаю в 22!
Забыв о кошельках и бабах,
Ждут руки на висках Уфы,
Как рухнут мысли в девять баллов
На робкий, ветхий плот строфы.
Душа моя, ты - таль и опаль,
Двор проходной для боли каждой,
Но если проститутка кашляет,
Ты содрогаешься, как окрик!
И все же ты тепла, и зелена,
И рифмой здорово подкована.
Я сплю рассеянным Есениным,
Всю Русь сложив себе под голову!
Давно друзей не навещаю я.
Все некогда - снега, дела.
Горят картины Верещагина
И пеплом ухают в диван!
И где-то с криком непогашенным
Под хохот и аплодисменты
В пролет судьбы уходит Гаршин,
Разбившись мордой о бессмертье.
Так валят лес, не веря лету,
Так, проклиная баб и быт,
Опушками без ягод слепнут
Запущенные верой лбы.
Так начинают верить небу
Продажных глаз, сгоревших цифр,
Так опускаются до нэпа
Талантливые подлецы.
А их уводят потаскухи
И подтасовка бед и войн,
Их губы сухо тянут суки.
Планета, вон их! Ветер, вон!
При них мы сами есть товар,
При них мы никогда не сыты,
Мы убиваем свой талант,
Как Грозный собственного сына!
Но и тогда, чтоб были шелковыми,
Чтобы не скрылись ни на шаг,
За нами смотрят Балашовы
С душой сапожного ножа.
Да! Нас опухших и подраненных,
Дымящих, терпких, как супы,
Вновь разминают на подрамниках
Незамалеванной судьбы.
Холст тридцать семь на тридцать семь.
Такого же размера рамка.
Мы умираем не от рака
И не от старости совсем.
Мы сеятели. Дождь повеет,
В сад занесет, где лебеда,
Где плачет летний Левитан, -
Русь понимают лишь евреи!
Ты - лебедь. Лунь. Свята, елейна.
Но нас с тобой, как первый яд,
Ждут острова святой Елены
И ссылки в собственное "я".
О, нам не раз еще потеть
И, телом мысли упиваясь,
Просить планету дать патент
На чью-то злую гениальность.
Я - Бонапарт. Я - март. Я плачу
За морем, как за мужиком,
И на очах у черных прачек
Давлюсь холодным мышьяком.
Господь, спаси меня, помилуй!
Ну, что я вам такого сделал?
Уходит из души полмира,
Душа уходит в чье-то тело.
И вот уже велик, как снег,
Тот обладатель.
Не беспокоясь о весне,
Он опадает.
Но он богат, но он базар,
Где продают чужие судьбы.
Его зовут месье Бальзак
И с ним не шутят.
С его пером давно уж сладу нет,
Сто лет его не унимали.
Ах, слава, слава, баба слабая,
Какие вас умы не мяли?
Когда мы сердце ушибаем,
Где мысли лезут, словно поросль,
Нас душат бабы, душат бабы,
Тоска, измена, ложь и подлость.
Века, они нам карты путают,
Их руки крепче, чем решетки,
И мы уходит, словно путники
В отчаянье и отрешенность.
Мы затухаем и не сетуем,
Что в душу лезут с кочергою.
Как ветлы над промокшей Сетунью,
Шумят подолы Гончаровых.
Ах, бабы, бабы, век отпущен вам,
Сперва на бал, сперва вы ягодка,
За вашу грудь убили Пушкина.
Сидела б, баба, ты на якоре!
Ау! Есенину влестившая
Глазами в масть, устами в кленах
Ты обнимаешь перестывшего
За непознавших, но влюбленных.
Тебе, не любящей о
Музыка: Фролова Е.
Слова: Губанов Л.
ПОЛИНА
Полина! Полынья моя!
Когда снег любит -
значит, лепит,
А я, как плавающий лебедь,
В тебе, не помнящей меня.
Полина! Полынья моя!
Ты с глупым лебедем свыкаешься,
И невдомек тебе, печаль моя,
Что ты смеркаешься, смыкаешься,
Когда я бьюсь об лед молчания.
Снег сыплет то мукой, то мУкой,
Снег видит, как чернеет лес,
Как лебеди, раскинув руки,
С насиженных слетают мест.
Вот только охнут бабы в шали,
Дохнут морозиком нечаянно,
Качать второму полушарию
Комочки белого отчаянья.
И вот над матерьми и женами,
Как над материками желтыми
Летят, курлычут, горем корчатся -
За теплые моря в край творчества.
Мы все вас покидаем, бабы!
Мы - лебеди, и нам пора
К перу, перронам, переменам,
Не надо завтра мне пельмени -
Я улетаю в 22!
Забыв о кошельках и бабах,
Ждут руки на висках Уфы,
Как рухнут мысли в девять баллов
На робкий, ветхий плот строфы.
Душа моя, ты - таль и опаль,
Двор проходной для боли каждой,
Но если проститутка кашляет,
Ты содрогаешься, как окрик!
И все же ты тепла, и зелена,
И рифмой здорово подкована.
Я сплю рассеянным Есениным,
Всю Русь сложив себе под голову!
Давно друзей не навещаю я.
Все некогда - снега, дела.
Горят картины Верещагина
И пеплом ухают в диван!
И где-то с криком непогашенным
Под хохот и аплодисменты
В пролет судьбы уходит Гаршин,
Разбившись мордой о бессмертье.
Так валят лес, не веря лету,
Так, проклиная баб и быт,
Опушками без ягод слепнут
Запущенные верой лбы.
Так начинают верить небу
Продажных глаз, сгоревших цифр,
Так опускаются до нэпа
Талантливые подлецы.
А их уводят потаскухи
И подтасовка бед и войн,
Их губы сухо тянут суки.
Планета, вон их! Ветер, вон!
При них мы сами есть товар,
При них мы никогда не сыты,
Мы убиваем свой талант,
Как Грозный собственного сына!
Но и тогда, чтоб были шелковыми,
Чтобы не скрылись ни на шаг,
За нами смотрят Балашовы
С душой сапожного ножа.
Да! Нас опухших и подраненных,
Дымящих, терпких, как супы,
Вновь разминают на подрамниках
Незамалеванной судьбы.
Холст тридцать семь на тридцать семь.
Такого же размера рамка.
Мы умираем не от рака
И не от старости совсем.
Мы сеятели. Дождь повеет,
В сад занесет, где лебеда,
Где плачет летний Левитан, -
Русь понимают лишь евреи!
Ты - лебедь. Лунь. Свята, елейна.
Но нас с тобой, как первый яд,
Ждут острова святой Елены
И ссылки в собственное "я".
О, нам не раз еще потеть
И, телом мысли упиваясь,
Просить планету дать патент
На чью-то злую гениальность.
Я - Бонапарт. Я - март. Я плачу
За морем, как за мужиком,
И на очах у черных прачек
Давлюсь холодным мышьяком.
Господь, спаси меня, помилуй!
Ну, что я вам такого сделал?
Уходит из души полмира,
Душа уходит в чье-то тело.
И вот уже велик, как снег,
Тот обладатель.
Не беспокоясь о весне,
Он опадает.
Но он богат, но он базар,
Где продают чужие судьбы.
Его зовут месье Бальзак
И с ним не шутят.
С его пером давно уж сладу нет,
Сто лет его не унимали.
Ах, слава, слава, баба слабая,
Какие вас умы не мяли?
Когда мы сердце ушибаем,
Где мысли лезут, словно поросль,
Нас душат бабы, душат бабы,
Тоска, измена, ложь и подлость.
Века, они нам карты путают,
Их руки крепче, чем решетки,
И мы уходит, словно путники
В отчаянье и отрешенность.
Мы затухаем и не сетуем,
Что в душу лезут с кочергою.
Как ветлы над промокшей Сетунью,
Шумят подолы Гончаровых.
Ах, бабы, бабы, век отпущен вам,
Сперва на бал, сперва вы ягодка,
За вашу грудь убили Пушкина.
Сидела б, баба, ты на якоре!
Ау! Есенину влестившая
Глазами в масть, устами в кленах
Ты обнимаешь перестывшего
За непознавших, но влюбленных.
Тебе, не любящей о
Album "My Love, Green Color" (1995)
Music: Frolova E.
Words: Gubanov L.
PAULINE
Pauline! My face!
When snow loves -
So, sculpts,
And I, like a floating swan,
In you, without remembering me.
Pauline! My face!
You get enough of you with a stupid swan,
And the uncommon to you, my sadness,
What are you thinking, get up,
When I confess about the ice of silence.
Snow is a flesh, then flour,
Snow sees how the forest is black
Like swans, spreading hands,
From the families have selected.
That's just fucking women in Shali,
Removed the freezer inadvertently,
Swing the second hemisphere
White despair lumps.
And here over the mother and wives,
How about the lathers yellow
Fly, burly, grief are silent -
For the warm seas to the edge of creativity.
We all leave you, women!
We are swans, and we are time
To Peru, Perronam, Changes,
I don't need dumplings tomorrow -
I fly away at 22!
Forgetting about wallets and babes,
Waiting for hands at the temples Ufa,
How to collapse thoughts in nine points
On timby, dilated raft stanza.
My soul, you are Tal and OPO
Courtyard pass for pain each
But if the prostitute coughs,
You shudder like a shock!
And yet you are warm, and green,
And rhyme is great.
I sleep with scattered mesenin,
All Russia in the head!
I have not visited friends for a long time.
All is once - snow, things.
Pictures of Vereshchagin are burning
And the ashes rose into the sofa!
And somewhere with scream outstanding
Under laughter and applause
The fate of the fate is garnish,
Waking up the face of the immortality.
So fill the forest, not believing the fly,
So, the procotious of women and life,
The edges without a berries are blind
Launched foreheads.
So begin to believe the sky
Selling eyes burnt numbers
So go down to NEP
Talented scoundrels.
And they are injured by the potasha
And travelery troubles and wars
Their lips dryly pull bitch.
Planet, Won! Wind, won!
With them, we ourselves have goods,
With them we are never full,
We kill our talent,
Like a Grozny Own Son!
But then, so that there were silk,
So as not to hide a step
We are watching Balashov
With a shoe shoe knife.
Yes! We are swollen and poray
Smoking, tart, like soups,
Re-smear on the subframes
Non-memorial fate.
Canvas thirty seven to thirty seven.
The same size frame.
We die not from cancer
And not from old age at all.
We sow. Rain behaves
In the garden will drive where the winch,
Where the summer Levitan crying, -
Russia understands only Jews!
You are swan. Lun. Holy, Elogen.
But we are with you, like the first poison,
Waiting for the Islands of St. Helena
And links to our own "I".
Oh, we are more than once still sweat
And, the body of thought is dying,
Ask the planet to give a patent
At someone's evil genius.
I am Bonaparte. I am March. I'm crying
Behind the sea, as a man,
And on the eyes of black laundry
I press cold arsenic.
Lord, save me, have mercy!
Well, what did I do this?
Leaves the soul of Polmir,
The soul goes into whose body.
And already great as snow,
That owner.
Do not worry about spring,
It fell.
But he is rich, but he is a bazaar,
Where they sell other people's fate.
His name is Monsieur Balzac
And they do not joke with him.
With his pen for a long time there is no Sladule,
His one hundred years did not take it.
Ah, glory, fame, a weak woman,
What are your minds not miles?
When we are sick,
Where thoughts climb like a pig
We are stuck women, stupid women,
Tosca, treason, lies and meanness.
Century, they are confused by us,
Their hands are stronger than lattices,
And we go like a traveler
In despair and extension.
We are attenuating and not network
What the soul climbs with the poker.
Like winds over grinding nets,
Noisy bellows.
Ah, women, women, the age is released to you,
First on the ball, first you are berry,
Pushkin killed for your chest.
Sit B, Baba, you are anchored!
AU! Yesenina in vlebolesha
Eyes in the suit, mouth in mapleks
You hug a norowstone
For unknown, but lovers.
You, not loving about
Music: Frolova E.
Words: Gubanov L.
PAULINE
Pauline! My face!
When snow loves -
So, sculpts,
And I, like a floating swan,
In you, without remembering me.
Pauline! My face!
You get enough of you with a stupid swan,
And the uncommon to you, my sadness,
What are you thinking, get up,
When I confess about the ice of silence.
Snow is a flesh, then flour,
Snow sees how the forest is black
Like swans, spreading hands,
From the families have selected.
That's just fucking women in Shali,
Removed the freezer inadvertently,
Swing the second hemisphere
White despair lumps.
And here over the mother and wives,
How about the lathers yellow
Fly, burly, grief are silent -
For the warm seas to the edge of creativity.
We all leave you, women!
We are swans, and we are time
To Peru, Perronam, Changes,
I don't need dumplings tomorrow -
I fly away at 22!
Forgetting about wallets and babes,
Waiting for hands at the temples Ufa,
How to collapse thoughts in nine points
On timby, dilated raft stanza.
My soul, you are Tal and OPO
Courtyard pass for pain each
But if the prostitute coughs,
You shudder like a shock!
And yet you are warm, and green,
And rhyme is great.
I sleep with scattered mesenin,
All Russia in the head!
I have not visited friends for a long time.
All is once - snow, things.
Pictures of Vereshchagin are burning
And the ashes rose into the sofa!
And somewhere with scream outstanding
Under laughter and applause
The fate of the fate is garnish,
Waking up the face of the immortality.
So fill the forest, not believing the fly,
So, the procotious of women and life,
The edges without a berries are blind
Launched foreheads.
So begin to believe the sky
Selling eyes burnt numbers
So go down to NEP
Talented scoundrels.
And they are injured by the potasha
And travelery troubles and wars
Their lips dryly pull bitch.
Planet, Won! Wind, won!
With them, we ourselves have goods,
With them we are never full,
We kill our talent,
Like a Grozny Own Son!
But then, so that there were silk,
So as not to hide a step
We are watching Balashov
With a shoe shoe knife.
Yes! We are swollen and poray
Smoking, tart, like soups,
Re-smear on the subframes
Non-memorial fate.
Canvas thirty seven to thirty seven.
The same size frame.
We die not from cancer
And not from old age at all.
We sow. Rain behaves
In the garden will drive where the winch,
Where the summer Levitan crying, -
Russia understands only Jews!
You are swan. Lun. Holy, Elogen.
But we are with you, like the first poison,
Waiting for the Islands of St. Helena
And links to our own "I".
Oh, we are more than once still sweat
And, the body of thought is dying,
Ask the planet to give a patent
At someone's evil genius.
I am Bonaparte. I am March. I'm crying
Behind the sea, as a man,
And on the eyes of black laundry
I press cold arsenic.
Lord, save me, have mercy!
Well, what did I do this?
Leaves the soul of Polmir,
The soul goes into whose body.
And already great as snow,
That owner.
Do not worry about spring,
It fell.
But he is rich, but he is a bazaar,
Where they sell other people's fate.
His name is Monsieur Balzac
And they do not joke with him.
With his pen for a long time there is no Sladule,
His one hundred years did not take it.
Ah, glory, fame, a weak woman,
What are your minds not miles?
When we are sick,
Where thoughts climb like a pig
We are stuck women, stupid women,
Tosca, treason, lies and meanness.
Century, they are confused by us,
Their hands are stronger than lattices,
And we go like a traveler
In despair and extension.
We are attenuating and not network
What the soul climbs with the poker.
Like winds over grinding nets,
Noisy bellows.
Ah, women, women, the age is released to you,
First on the ball, first you are berry,
Pushkin killed for your chest.
Sit B, Baba, you are anchored!
AU! Yesenina in vlebolesha
Eyes in the suit, mouth in mapleks
You hug a norowstone
For unknown, but lovers.
You, not loving about