Сладко пел душа-соловушко
В зеленом моем саду;
Много-много знал он песен,
Слаще не было одной.
Ах, та песнь была заветная,
Рвала белу грудь тоской;
А все слушать бы хотелося,
Не расстался бы век с ней.
Вдруг подула со полуночи,
Будто на сердце легла,
Снеговая непогодушка
И мой садик занесла.
Со того ли со безвременья
Опустел зеленый сад;
Много пташек, много песен в нем,
Только милой не слыхать.
Слышите ль, мои подруженьки,
В зеленом моем саду
Не поет ли мой соловушко
Песнь заветную свою?
«Где уж помнить перелетному? –
Мне подружки говорят. –
Песню, может быть, постылую
Для него в чужом краю?»
Нет, запел душа-соловушко
В чужой-дальней стороне;
Он все горький сиротинушка, -
Он все тот же, что и был.
Не забыл он песнь заветную,
Все про край родной поет,
Все поет в тоске про милую,
С этой песней и умрет.
Из романа И. Лажечникова «Последний Новик», М. 1831 г., ч. 2, гл. 3.
Sweetly danced soul-solovushko
In the green of my garden;
He knew many, many songs,
Sweeter was not alone.
Ah, that song was cherished,
Raval white breast bored;
And everyone would like to listen,
I would not have separated my life with her.
Suddenly she blew at midnight,
As if on the heart lay down,
Snowy weatherproof
And my garden has brought.
Is it from the timelessness
The green garden was empty;
Many birds, many songs in it,
Only sweet can not hear.
Do you hear, my friends,
In the green of my garden
Does not my nightingale sing?
A song of its own?
"Where can we remember the migrant? -
My girl friends tell me. -
Song, maybe, hateful
For him in a foreign land? "
No, the soul was singing a nightingale
In the foreign-far side;
He is all bitterly orphaned, -
He is still the same as he was.
He did not forget the song he cherished,
Everything about the edge of the native sings,
Everything sings in melancholy about the sweet,
With this song and die.
From I. Lazhechnikov's novel The Last Novik, M. 1831, Part 2, Ch. 3.