Чайка (1895—1896гг)
Монолог Треплева
Любит - не любит, любит - не любит, любит - не любит. (Смеется.) Видишь, моя мать меня не любит. Еще бы! Ей хочется жить, любить, носить светлые кофточки, а мне уже двадцать пять лет, и я постоянно напоминаю ей, что она уже не молода. Когда меня нет, ей только тридцать два года, при мне же сорок три, и за это она меня ненавидит. Она знает также, что я не признаю театра. Она любит театр, ей кажется, что она служит человечеству, святому искусству, а по-моему, современный театр - это рутина, предрассудок. Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль - маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят все одно и то же, одно и то же, одно и то же, - то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью.
Нужны новые формы. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего че нужно. (Смотрит на часы.) Я люблю мать, сильно люблю; но она ведет бестолковую жизнь, вечно носится с этим беллетристом, имя ее постоянно треплют в газетах, - и это меня утомляет. Иногда же просто во мне говорит эгоизм обыкновенного смертного; бывает жаль, что у меня мать известная актриса, и, кажется, будь это обыкновенная женщина, то я был бы счастливее. Дядя, что может быть отчаяннее и глупее положения: бывало, у нее сидят в гостях сплошь все знаменитости, артисты писатели, и между ними только один я - ничто, и меня терпят только потому, что я ее сын. Кто я? Что я? Вышел из третьего курса университета по обстоятельствам, как говорится, от редакции не зависящим, никаких талантов, денег ни гроша, а по паспорту я - киевский мещанин. Мой отец ведь киевский мещанин, хотя тоже был известным актером. Так вот, когда, бывало, в ее гостиной все эти артисты и писатели обращали на меня свое милостивое внимание, то мне казалось, что своими взглядами они измеряли мое ничтожество, - я угадывал их мысли и страдал от унижения...
The Seagull (1895-1896)
Monologue Trepleva
Loves - does not love, loves - does not love, loves - does not love. (Laughs.) See, my mother doesn't love me. Still would! She wants to live, to love, to wear bright blouses, and I am already twenty-five years old, and I constantly remind her that she is no longer young. When I'm not there, she is only thirty-two years old, with me forty-three, and for that she hates me. She also knows that I do not recognize the theater. She loves theater, it seems to her that it serves humanity, holy art, and in my opinion, modern theater is a routine, a prejudice. When the curtain rises and in the evening light, in a room with three walls, these great talents, the priests of holy art, depict how people eat, drink, love, walk, wear their jackets; when from vulgar pictures and phrases they try to extract morality — a small, comprehensible, useful in household use; when in one thousand variations they bring me the same thing, the same thing, the same thing, then I run and run as Maupassant fled from the Eiffel Tower, which crushed his brain with its vulgarity.
We need new forms. New forms are needed, and if they are not there, then nothing is better. (Looks at the clock.) I love my mother, I love very much; but she leads a stupid life, eternally worn with this fiction writer, her name is constantly rattled in the newspapers - and this tires me. Sometimes it is just that the egoism of an ordinary mortal speaks to me; it is a pity that my mother is a famous actress, and it seems that if she were an ordinary woman, I would be happier. An uncle that could be more desperate and more stupid than the situation: it happened that she had all celebrities, artists, writers, and only one person between me — nothing — and I suffer only because I'm her son. Who am I? What am I? I left the third year of the university due to circumstances, as they say, independent of the editorial board, no talents, not a penny money, and according to my passport I am a Kiev tradesman. My father is a Kiev tradesman, although he was also a famous actor. So, when, in her living room, all these artists and writers used to pay their kind attention to me, it seemed to me that with their looks they measured my worthlessness - I guessed their thoughts and suffered humiliation ...