Lyrics Joseph Brodsky - Два часа в резервуаре
Views
79
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Joseph Brodsky - Два часа в резервуаре, and also a translation of a song with a video or clip.
Два часа в резервуаре
Мне скучно, бес...
А. С. Пушкин
I
Я есть антифашист и антифауст.
Их либе жизнь и обожаю хаос.
Их бин хотеть, геноссе официрен,
дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.
II
Но подчиняясь польской пропаганде,
он в Кракове грустил о фатерланде,
мечтал о философском диаманте
и сомневался в собственном таланте.
Он поднимал платочки женщин с пола.
Он горячился по вопросам пола.
Играл в команде факультета в поло.
Он изучал картежный катехизис
и познавал картезианства сладость.
Потом полез в артезианский кладезь
эгоцентризма. Боевая хитрость,
которой отличался Клаузевиц,
была ему, должно быть, незнакома,
поскольку фатер был краснодеревец.
Цумбайшпиль, бушевала глаукома,
чума, холера унд туберкулЈзен.
Он защищался шварце папиросен.
Его влекли цыгане или мавры.
Потом он был помазан в бакалавры.
Потом снискал лиценциата лавры
и пел студентам: "Кембрий... динозавры..."
Немецкий человек. Немецкий ум.
Тем более, когито эрго сум.
Германия, конечно, юбер аллес.
(В ушах звучит знакомый венский вальс.)
Он с Краковом простился без надрыва
и покатил на дрожках торопливо
за кафедрой и честной кружкой пива.
III
Сверкает в тучах месяц-молодчина.
Огромный фолиант. Над ним -- мужчина.
Чернеет меж густых бровей морщина.
В глазах -- арабских кружев чертовщина.
В руке дрожит кордовский черный грифель,
в углу -- его рассматривает в профиль
арабский представитель Меф-ибн-Стофель.
Пылают свечи. Мышь скребет под шкафом.
"Герр доктор, полночь". "Яволь, шлафен, шлафен".
Две черных пасти произносят: "мяу".
Неслышно с кухни входит идиш фрау.
В руках ее шипит омлет со шпеком.
Герр доктор чертит адрес на конверте:
"Готт штрафе Ингланд, Лондон, Франсис Бекон".
Приходят и уходят мысли, черти.
Приходят и уходят гости, годы...
Потом не вспомнить платья, слов, погоды.
Так проходили годы шито-крыто.
Он знал арабский, но не знал санскрита.
И с опозданьем, гей, была открыта
им айне кляйне фройляйн Маргарита.
Тогда он написал в Каир депешу,
в которой отказал он черту душу.
Приехал Меф, и он переоделся.
Он в зеркало взглянул и убедился,
что навсегда теперь переродился.
Он взял букет и в будуар девицы
отправился. Унд вени, види, вици.
IV
Их либе ясность. Я. Их либе точность.
Их бин просить не видеть здесь порочность.
Ви намекайт, что он любил цветочниц.
Их понимайт, что даст ист ганце срочность.
Но эта сделка махт дер гроссе минус.
Ди тойчно шпрахе, махт дер гроссе синус:
душа и сердце найн гехапт на вынос.
От человека, аллес, ждать напрасно:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно".
Меж нами дьявол бродит ежечасно
и поминутно этой фразы ждет.
Однако, человек, майн либе геррен,
настолько в сильных чувствах неуверен,
что поминутно лжет, как сивый мерин,
но, словно ГЈте, маху не дает.
Унд гроссер дихтер ГЈте дал описку,
чем весь сюжет подверг а ганце риску.
И Томас Манн сгубил свою подписку,
а шер Гуно смутил свою артистку.
Искусство есть искусство есть искусство...
Но лучше петь в раю, чем врать в концерте.
Ди Кунст гехапт потребность в правде чувства.
В конце концов, он мог бояться смерти.
Он точно знал, откуда взялись черти.
Он съел дер дог в Ибн-Сине и в Галене.
Он мог дас вассер осушить в колене.
И возраст мог он указать в полене.
Он знал, куда уходят звезд дорог
Мне скучно, бес...
А. С. Пушкин
I
Я есть антифашист и антифауст.
Их либе жизнь и обожаю хаос.
Их бин хотеть, геноссе официрен,
дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.
II
Но подчиняясь польской пропаганде,
он в Кракове грустил о фатерланде,
мечтал о философском диаманте
и сомневался в собственном таланте.
Он поднимал платочки женщин с пола.
Он горячился по вопросам пола.
Играл в команде факультета в поло.
Он изучал картежный катехизис
и познавал картезианства сладость.
Потом полез в артезианский кладезь
эгоцентризма. Боевая хитрость,
которой отличался Клаузевиц,
была ему, должно быть, незнакома,
поскольку фатер был краснодеревец.
Цумбайшпиль, бушевала глаукома,
чума, холера унд туберкулЈзен.
Он защищался шварце папиросен.
Его влекли цыгане или мавры.
Потом он был помазан в бакалавры.
Потом снискал лиценциата лавры
и пел студентам: "Кембрий... динозавры..."
Немецкий человек. Немецкий ум.
Тем более, когито эрго сум.
Германия, конечно, юбер аллес.
(В ушах звучит знакомый венский вальс.)
Он с Краковом простился без надрыва
и покатил на дрожках торопливо
за кафедрой и честной кружкой пива.
III
Сверкает в тучах месяц-молодчина.
Огромный фолиант. Над ним -- мужчина.
Чернеет меж густых бровей морщина.
В глазах -- арабских кружев чертовщина.
В руке дрожит кордовский черный грифель,
в углу -- его рассматривает в профиль
арабский представитель Меф-ибн-Стофель.
Пылают свечи. Мышь скребет под шкафом.
"Герр доктор, полночь". "Яволь, шлафен, шлафен".
Две черных пасти произносят: "мяу".
Неслышно с кухни входит идиш фрау.
В руках ее шипит омлет со шпеком.
Герр доктор чертит адрес на конверте:
"Готт штрафе Ингланд, Лондон, Франсис Бекон".
Приходят и уходят мысли, черти.
Приходят и уходят гости, годы...
Потом не вспомнить платья, слов, погоды.
Так проходили годы шито-крыто.
Он знал арабский, но не знал санскрита.
И с опозданьем, гей, была открыта
им айне кляйне фройляйн Маргарита.
Тогда он написал в Каир депешу,
в которой отказал он черту душу.
Приехал Меф, и он переоделся.
Он в зеркало взглянул и убедился,
что навсегда теперь переродился.
Он взял букет и в будуар девицы
отправился. Унд вени, види, вици.
IV
Их либе ясность. Я. Их либе точность.
Их бин просить не видеть здесь порочность.
Ви намекайт, что он любил цветочниц.
Их понимайт, что даст ист ганце срочность.
Но эта сделка махт дер гроссе минус.
Ди тойчно шпрахе, махт дер гроссе синус:
душа и сердце найн гехапт на вынос.
От человека, аллес, ждать напрасно:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно".
Меж нами дьявол бродит ежечасно
и поминутно этой фразы ждет.
Однако, человек, майн либе геррен,
настолько в сильных чувствах неуверен,
что поминутно лжет, как сивый мерин,
но, словно ГЈте, маху не дает.
Унд гроссер дихтер ГЈте дал описку,
чем весь сюжет подверг а ганце риску.
И Томас Манн сгубил свою подписку,
а шер Гуно смутил свою артистку.
Искусство есть искусство есть искусство...
Но лучше петь в раю, чем врать в концерте.
Ди Кунст гехапт потребность в правде чувства.
В конце концов, он мог бояться смерти.
Он точно знал, откуда взялись черти.
Он съел дер дог в Ибн-Сине и в Галене.
Он мог дас вассер осушить в колене.
И возраст мог он указать в полене.
Он знал, куда уходят звезд дорог
Two hours in the tank
I'm bored, I'm ...
AS Pushkin
I
I am an antifascist and an antifaust.
Their liberal life and I adore chaos.
Their bean wants, the genosse is seasoned,
dem Zeit tzum Faust is short-spaced.
II
But obeying Polish propaganda,
He was in Krakow sad about the Fatherland,
dreamed of a philosophical diamond
and doubted his own talent.
He raised the women's handkerchiefs off the floor.
He was hot on matters of sex.
I played in the team of the faculty in polo.
He studied the map catechism
and learned the Cartesian sweetness.
Then he climbed into the artesian pit
egocentrism. Battle cunning,
which differed Clausewitz,
he must have been unfamiliar to him,
since the wind was a porter.
Tsumbayshpil, raging glaucoma,
plague, cholera und tuberculosis.
He defended the Schwarz cigarette.
He was attracted to Gypsies or Moors.
Then he was anointed with bachelors.
Then he got the licensee of laurels
and sang to students: "Cambrian ... dinosaurs ..."
The German man. The German mind.
Especially, kogito ergo sum.
Germany, of course, a yuber alley.
(A familiar Viennese waltz sounds in my ears.)
He said good-bye to Cracow without tearing
and drove on the droshky hurriedly
behind the pulpit and honest mug of beer.
III
The month is bright in the clouds.
A huge volume. Above him is a man.
The wrinkles between the thick brows.
In the eyes of Arab lace, devilry.
In his hand, the cord of Kordov's black lead,
in the corner - it is viewed in profile
the Arab representative Mef-ibn-Stofel.
The candles are burning. The mouse scraped under the cupboard.
& quot; Herr Dr., Midnight & quot ;. & quot; Jawol, slaghen, slaphene & quot ;.
Two black mouths say: "meow."
Yiddish Frau comes in quietly from the kitchen.
She has an omelet with a spike in her hands.
Herr the doctor spells out the address on the envelope:
Gott's fine Ingland, London, Francis Bacon. "
The thoughts come and go, devils.
Come and go, guests, years ...
Then do not remember dresses, words, weather.
So years passed shito-covered.
He knew Arabic, but did not know Sanskrit.
And with a delay, gay, was opened
They are Aine Kleine Fraulein Marguerite.
Then he wrote to Cairo a dispatch,
in which he denied the devil's soul.
Meph arrived, and he changed his clothes.
He looked in the mirror and was convinced,
that forever has been reborn.
He took a bouquet and in the boudoir of the girl
went. Und veni, you see, Vici.
IV
Their liberty is clear. I. Their liberty is accuracy.
Their bin to ask not to see here viciousness.
We hint that he loved the flower girls.
They understand, which will lead to an early urgency.
But this deal maht der grossse minus.
Di tightly sprahe, maht der grosse sinus:
the soul and heart of Nain Gehapt to takeaway.
From a man, an alley, wait in vain:
Stop, moment, you are fine. "
Between us the devil wanders hourly
and every minute this phrase is waiting.
However, a man who is liberal,
so strong in feelings is uncertain,
that every minute lies, like a gray gelding,
but, like Goethe, he does not give a foul.
Und Grosser Dichter Goethe gave a cliche,
than the whole plot was subjected to hazz and risk.
And Thomas Mann ruined his subscription,
And Gounod's sperm confused his actress.
Art is art is art ...
But it's better to sing in paradise than to lie in a concert.
Di Kunst gehapt need for the truth of feeling.
In the end, he could be afraid of death.
He knew exactly where the devils came from.
He ate the dern in Ibn Sina and Galena.
He could das vasser to drain in the knee.
And he could indicate the age in the log.
He knew where the stars of the roads go
I'm bored, I'm ...
AS Pushkin
I
I am an antifascist and an antifaust.
Their liberal life and I adore chaos.
Their bean wants, the genosse is seasoned,
dem Zeit tzum Faust is short-spaced.
II
But obeying Polish propaganda,
He was in Krakow sad about the Fatherland,
dreamed of a philosophical diamond
and doubted his own talent.
He raised the women's handkerchiefs off the floor.
He was hot on matters of sex.
I played in the team of the faculty in polo.
He studied the map catechism
and learned the Cartesian sweetness.
Then he climbed into the artesian pit
egocentrism. Battle cunning,
which differed Clausewitz,
he must have been unfamiliar to him,
since the wind was a porter.
Tsumbayshpil, raging glaucoma,
plague, cholera und tuberculosis.
He defended the Schwarz cigarette.
He was attracted to Gypsies or Moors.
Then he was anointed with bachelors.
Then he got the licensee of laurels
and sang to students: "Cambrian ... dinosaurs ..."
The German man. The German mind.
Especially, kogito ergo sum.
Germany, of course, a yuber alley.
(A familiar Viennese waltz sounds in my ears.)
He said good-bye to Cracow without tearing
and drove on the droshky hurriedly
behind the pulpit and honest mug of beer.
III
The month is bright in the clouds.
A huge volume. Above him is a man.
The wrinkles between the thick brows.
In the eyes of Arab lace, devilry.
In his hand, the cord of Kordov's black lead,
in the corner - it is viewed in profile
the Arab representative Mef-ibn-Stofel.
The candles are burning. The mouse scraped under the cupboard.
& quot; Herr Dr., Midnight & quot ;. & quot; Jawol, slaghen, slaphene & quot ;.
Two black mouths say: "meow."
Yiddish Frau comes in quietly from the kitchen.
She has an omelet with a spike in her hands.
Herr the doctor spells out the address on the envelope:
Gott's fine Ingland, London, Francis Bacon. "
The thoughts come and go, devils.
Come and go, guests, years ...
Then do not remember dresses, words, weather.
So years passed shito-covered.
He knew Arabic, but did not know Sanskrit.
And with a delay, gay, was opened
They are Aine Kleine Fraulein Marguerite.
Then he wrote to Cairo a dispatch,
in which he denied the devil's soul.
Meph arrived, and he changed his clothes.
He looked in the mirror and was convinced,
that forever has been reborn.
He took a bouquet and in the boudoir of the girl
went. Und veni, you see, Vici.
IV
Their liberty is clear. I. Their liberty is accuracy.
Their bin to ask not to see here viciousness.
We hint that he loved the flower girls.
They understand, which will lead to an early urgency.
But this deal maht der grossse minus.
Di tightly sprahe, maht der grosse sinus:
the soul and heart of Nain Gehapt to takeaway.
From a man, an alley, wait in vain:
Stop, moment, you are fine. "
Between us the devil wanders hourly
and every minute this phrase is waiting.
However, a man who is liberal,
so strong in feelings is uncertain,
that every minute lies, like a gray gelding,
but, like Goethe, he does not give a foul.
Und Grosser Dichter Goethe gave a cliche,
than the whole plot was subjected to hazz and risk.
And Thomas Mann ruined his subscription,
And Gounod's sperm confused his actress.
Art is art is art ...
But it's better to sing in paradise than to lie in a concert.
Di Kunst gehapt need for the truth of feeling.
In the end, he could be afraid of death.
He knew exactly where the devils came from.
He ate the dern in Ibn Sina and Galena.
He could das vasser to drain in the knee.
And he could indicate the age in the log.
He knew where the stars of the roads go