Lyrics Johna10 - To be continued...
Views
62
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Johna10 - To be continued..., and also a translation of a song with a video or clip.
Куплет 1:
Как по наитию седой фонарщик
На горизонте маяк потушит,
И корабли облаков прозрачных
Взобьёт, как будто Морфей подушки.
И полетит белый пух на город,
Что раздирают софизмы в клочья.
И будто в трюме, где спрятан порох,
Чиркнули спичкой – взорвется площадь.
И кто-то в гриме и алой рясе
Подарит лицам живой румянец,
Глаза больные огнем раскрасит,
А разум чарами затуманит.
И толпы бледных, по сути мертвых,
Поверят в праздник, забудут будни.
И заскребут на проспектах метлы,
Как сотни кошек в карман нагрудный.
Забудут привкус и запах смерти,
Раскроют чувства, поверят в чудо.
И пробежит по аллеям ветер,
Как по иголкам душой разутой.
И будет пир как во время мора,
И доктора будут жечь уснувших.
И будто в шаре хрустальном город
Встряхнет рука белоснежной стужи.
И белый тлен все вокруг застелет:
Глазницы, крыши, сердца, карнизы.
И сверху будут плясать метели,
А снизу каждый себя осмыслит.
Как по наитию я выйду в космос,
Я выйду в город из склепа комнаты.
Мне снегом в темечко ударит новость:
Маршрут рассчитанный, а смысл непонятый.
Всё понарошку, как тень и эхо.
Небесный колокол звенит порошею.
В час пик на площади под толщей снега
Я одинок среди тысяч брошенных.
Причалив первым у мыса Смелый,
Я часть души выжигаю факелом.
Рыдаю вслух под венком омелы,
Уткнувшись в мягкие перья ангела.
А вслед мне будут кричать проклятия:
Изгой и беженец, изгой и беженец!
И сердце станет пустым и в ссадинах,
Но вновь наполнится страстями свежими.
Как по наитию я сяду в поезд,
А тот стрелой разобьёт пространство,
Оставив крошево ледяное,
И время станет пустой константой.
И все окажется наизнанку:
Душа, улыбка, глаза и руки.
Угла же башни моей Пизанской
Не станет вовсе, и башня рухнет.
И я прибуду в такой же город,
Чтоб там построить приют отшельника
И прятать тело в одну из норок,
А по весне прорасти подснежником.
Куплет 2:
Я теперь там, где аэропорты с прикованным намертво в полосы взглядом.
Я теперь там, где шум колес проносится чуть тихим голосом рядом.
Я — те небеса, что не услышат молитвы мои о грядущих мученьях.
Я столько писал, столько стирал, что работы мои идентичны качелям.
И я теперь настолько устал, что по праву могу называться героем.
Последняя буква в мирском алфавите, я тот, кто опять оказался изгоем.
В жизни я многое переживал, но по факту меня уже жизнь пережила.
Такого врагу бы и не пожелал, она порвала мне пасть, затем нитями сшила.
Самым любимым цветом и запахом был мой с рожденья мокрый асфальт.
Но я поднялся с колен на дороге, где вряд ли кому-то меня будет жаль.
И вновь поменяется цвет рубашки моей, что теперь совершенно багряный.
Кто-то пошел по дороге лживой, а я буду мертвый плеваться в вас правдой.
И вот тот самый день, когда Иллюминати исчезли, масоны поверили Богу.
Да, я тот самый еврей, горечь тех дней на себе испытавший как кому.
Это не свет в конце тоннеля, грузовик очередную звезду унаследует.
Теперь меня можно считать по пальцам. До свидания. Продолжение следует...
Как по наитию седой фонарщик
На горизонте маяк потушит,
И корабли облаков прозрачных
Взобьёт, как будто Морфей подушки.
И полетит белый пух на город,
Что раздирают софизмы в клочья.
И будто в трюме, где спрятан порох,
Чиркнули спичкой – взорвется площадь.
И кто-то в гриме и алой рясе
Подарит лицам живой румянец,
Глаза больные огнем раскрасит,
А разум чарами затуманит.
И толпы бледных, по сути мертвых,
Поверят в праздник, забудут будни.
И заскребут на проспектах метлы,
Как сотни кошек в карман нагрудный.
Забудут привкус и запах смерти,
Раскроют чувства, поверят в чудо.
И пробежит по аллеям ветер,
Как по иголкам душой разутой.
И будет пир как во время мора,
И доктора будут жечь уснувших.
И будто в шаре хрустальном город
Встряхнет рука белоснежной стужи.
И белый тлен все вокруг застелет:
Глазницы, крыши, сердца, карнизы.
И сверху будут плясать метели,
А снизу каждый себя осмыслит.
Как по наитию я выйду в космос,
Я выйду в город из склепа комнаты.
Мне снегом в темечко ударит новость:
Маршрут рассчитанный, а смысл непонятый.
Всё понарошку, как тень и эхо.
Небесный колокол звенит порошею.
В час пик на площади под толщей снега
Я одинок среди тысяч брошенных.
Причалив первым у мыса Смелый,
Я часть души выжигаю факелом.
Рыдаю вслух под венком омелы,
Уткнувшись в мягкие перья ангела.
А вслед мне будут кричать проклятия:
Изгой и беженец, изгой и беженец!
И сердце станет пустым и в ссадинах,
Но вновь наполнится страстями свежими.
Как по наитию я сяду в поезд,
А тот стрелой разобьёт пространство,
Оставив крошево ледяное,
И время станет пустой константой.
И все окажется наизнанку:
Душа, улыбка, глаза и руки.
Угла же башни моей Пизанской
Не станет вовсе, и башня рухнет.
И я прибуду в такой же город,
Чтоб там построить приют отшельника
И прятать тело в одну из норок,
А по весне прорасти подснежником.
Куплет 2:
Я теперь там, где аэропорты с прикованным намертво в полосы взглядом.
Я теперь там, где шум колес проносится чуть тихим голосом рядом.
Я — те небеса, что не услышат молитвы мои о грядущих мученьях.
Я столько писал, столько стирал, что работы мои идентичны качелям.
И я теперь настолько устал, что по праву могу называться героем.
Последняя буква в мирском алфавите, я тот, кто опять оказался изгоем.
В жизни я многое переживал, но по факту меня уже жизнь пережила.
Такого врагу бы и не пожелал, она порвала мне пасть, затем нитями сшила.
Самым любимым цветом и запахом был мой с рожденья мокрый асфальт.
Но я поднялся с колен на дороге, где вряд ли кому-то меня будет жаль.
И вновь поменяется цвет рубашки моей, что теперь совершенно багряный.
Кто-то пошел по дороге лживой, а я буду мертвый плеваться в вас правдой.
И вот тот самый день, когда Иллюминати исчезли, масоны поверили Богу.
Да, я тот самый еврей, горечь тех дней на себе испытавший как кому.
Это не свет в конце тоннеля, грузовик очередную звезду унаследует.
Теперь меня можно считать по пальцам. До свидания. Продолжение следует...
Verse 1:
How on a whim gray lamplighter
On the horizon the lighthouse will put out
And ships clouds transparent
Beat as if Morpheus cushions.
And white fluff will fly to the city,
What tears sophisms to shreds.
And as if in the hold, where gunpowder is hidden,
They struck a match - the square would explode.
And someone in makeup and scarlet cassock
Give people a lively glow,
Eyes ill with fire paint,
And the mind will cloud with enchantment.
And the crowds of pale, essentially dead,
Believe in the holiday, forget the weekdays.
And they will scrub brooms on the avenues,
Like hundreds of cats in your chest pocket.
Forget the taste and smell of death,
Open feelings, believe in a miracle.
And the wind will run through the alleys
As for needles soul razutoy.
And there will be a feast like during the mora,
And the doctors will burn asleep.
And as if in a crystal city ball
Shake the hand of the snow-white cold.
And white dust all around the clasp:
Orbits, roofs, hearts, cornices.
And blizzards will dance from above,
And from below everyone will make sense of themselves.
As on a whim, I will go into space
I will leave the city from the crypt of the room.
To me the snow will hit the news:
The route is calculated, but the meaning is not understood.
All make-believe, like shadow and echo.
Heavenly bell rings powder.
At rush hour in the area under the thickness of snow
I am alone among the thousands abandoned.
Berth first at Cape Smely,
I burn out part of the soul with a torch.
I sob aloud under the wreath of mistletoe,
Buried in the soft feathers of an angel.
And after me they will scream curses:
Outcast and refugee, outcast and refugee!
And the heart will become empty and in abrasions,
But again filled with passion fresh.
As on a whim, I'll take the train,
And that arrow will break the space
Leaving ice lumpy,
And time will become an empty constant.
And everything will be inside out:
Soul, smile, eyes and hands.
The corner of the tower of my leaning
It will not be at all, and the tower will collapse.
And I will arrive in the same city,
To build a hermit asylum there
And hide the body in one of the minks,
And in the spring sprout snowdrop.
Verse 2:
I am now where the airports are with their eyes fixed on the strip.
I am now where the noise of the wheels rushes by in a slightly low voice nearby.
I am those heavens that will not hear my prayers for the coming torments.
I wrote so much, washed so much that my work is identical to a swing.
And now I'm so tired that I can rightfully be called a hero.
The last letter in the worldly alphabet, I am the one who again turned out to be an outcast.
I have experienced a lot in life, but in fact I have already experienced life.
Such an enemy would not have wished, she broke my mouth, then sewed it with threads.
The most favorite color and smell was my wet asphalt from birth.
But I got up from my knees on the road, where hardly anyone would feel sorry for me.
And the color of my shirt will change again, which is now completely crimson.
Someone has gone on the road false, and I will be dead spitting at you the truth.
And that very day when the Illuminati disappeared, the masons believed God.
Yes, I am that very Jew, who has experienced the bitterness of those days as to whom.
This is not the light at the end of the tunnel, the truck will inherit another star.
Now I can be counted on the fingers. Goodbye. To be continued...
How on a whim gray lamplighter
On the horizon the lighthouse will put out
And ships clouds transparent
Beat as if Morpheus cushions.
And white fluff will fly to the city,
What tears sophisms to shreds.
And as if in the hold, where gunpowder is hidden,
They struck a match - the square would explode.
And someone in makeup and scarlet cassock
Give people a lively glow,
Eyes ill with fire paint,
And the mind will cloud with enchantment.
And the crowds of pale, essentially dead,
Believe in the holiday, forget the weekdays.
And they will scrub brooms on the avenues,
Like hundreds of cats in your chest pocket.
Forget the taste and smell of death,
Open feelings, believe in a miracle.
And the wind will run through the alleys
As for needles soul razutoy.
And there will be a feast like during the mora,
And the doctors will burn asleep.
And as if in a crystal city ball
Shake the hand of the snow-white cold.
And white dust all around the clasp:
Orbits, roofs, hearts, cornices.
And blizzards will dance from above,
And from below everyone will make sense of themselves.
As on a whim, I will go into space
I will leave the city from the crypt of the room.
To me the snow will hit the news:
The route is calculated, but the meaning is not understood.
All make-believe, like shadow and echo.
Heavenly bell rings powder.
At rush hour in the area under the thickness of snow
I am alone among the thousands abandoned.
Berth first at Cape Smely,
I burn out part of the soul with a torch.
I sob aloud under the wreath of mistletoe,
Buried in the soft feathers of an angel.
And after me they will scream curses:
Outcast and refugee, outcast and refugee!
And the heart will become empty and in abrasions,
But again filled with passion fresh.
As on a whim, I'll take the train,
And that arrow will break the space
Leaving ice lumpy,
And time will become an empty constant.
And everything will be inside out:
Soul, smile, eyes and hands.
The corner of the tower of my leaning
It will not be at all, and the tower will collapse.
And I will arrive in the same city,
To build a hermit asylum there
And hide the body in one of the minks,
And in the spring sprout snowdrop.
Verse 2:
I am now where the airports are with their eyes fixed on the strip.
I am now where the noise of the wheels rushes by in a slightly low voice nearby.
I am those heavens that will not hear my prayers for the coming torments.
I wrote so much, washed so much that my work is identical to a swing.
And now I'm so tired that I can rightfully be called a hero.
The last letter in the worldly alphabet, I am the one who again turned out to be an outcast.
I have experienced a lot in life, but in fact I have already experienced life.
Such an enemy would not have wished, she broke my mouth, then sewed it with threads.
The most favorite color and smell was my wet asphalt from birth.
But I got up from my knees on the road, where hardly anyone would feel sorry for me.
And the color of my shirt will change again, which is now completely crimson.
Someone has gone on the road false, and I will be dead spitting at you the truth.
And that very day when the Illuminati disappeared, the masons believed God.
Yes, I am that very Jew, who has experienced the bitterness of those days as to whom.
This is not the light at the end of the tunnel, the truck will inherit another star.
Now I can be counted on the fingers. Goodbye. To be continued...