именно этой осенью
Дукалис понял, что виски
стали с проседью
часто рябит в глазах, но чаще ноет тело
встречал ноябрь глазами из окна отеля
усталый взгляд бросал, да без толку
то на Ларина, то на Волкова
а те сидят по углам, трещат громко
столы, парки, дела, графин, стакан, пробка
все эти байки он уже сто раз слышал
взял из сейфа сечки и молча вышел
в рваной кожаной куртке и вязанной шапке
медленно зашагал по дворам петроградки
по бульвару бродило милицейское тулаво
тут и Настя Дулова пару плюх вдула бы
но не фортануло, судьба бортанула
а подмышкой елозило дуло
этот мерзкий дождь вяло бил по крышам
опер шёл не спеша и себя не слышал
заливалась обида и закипала злость
вопрос на миллион: куда ушла молодость?
куда девались друзья, с кем было так просто?
куда ушли мои лихие девяностые?
когда по выходным с девчонкой толстой
танцевал под "кармен", произносил тосты
ловил барыг взрослых
валил бандюг рослых
и строил летний домик себе где-то под Осло
чуть больше тридцати
мне не перечили
топили с Лариным печь
зачем лечили печень?
и было это здорово, мы были ближе
гораздо лучше, чем сейчас, гораздо пизже
и всё нам было как игра: мы так беспечны
теперь мне кажется, что прошла вечность
и только этой осенью так защемило сердце
дома нет никого, только старые перцы
бутылка водки
и смысла нет уже на лучшее надеяться
и этот город стал другим, хотя, по-прежнему дорог
практически чужим
когда тебе за сорок
иные мысли, люди, фразы
совсем иные
спасибо вам, стабильные нулевые
все было многогранным
вдруг стало плоским
вагон метро безудержно летел до приморской
скупым слезы из глаз
копя последние силы
Дукалис направлялся в сторону залива
думал о своём:
вся наша жизнь - книга
всё, дочитал читал её, вспомнил отчий дом в Риге
улыбка матери была столь яркой, чистой
он усмехнулся; затем раздался выстрел
this fall
Dukalis realized that whiskey
steel with gray
often dazzled in the eyes, but more often the body aches
greeted November with eyes from the hotel window
A tired look was throwing, yes to no avail
then on Larina, then on Volkova
and they sit in the corners, crack loudly
tables, parks, cases, decanter, glass, cork
he has heard all these stories a hundred times
took from the safe chaff and silently went out
in torn leather jacket and knitted hat
walked slowly through the courtyards of Petrogradka
police tulavo wandered along the boulevard
here and Nastya Dulova would plunder a couple of plups
but not fortanulo, fate botanula
and the armpit crawled the barrel
this nasty rain sluggishly hit the roofs
the opera went slowly and did not hear myself
resentment poured and anger boiled
A million question: where did youth go?
where did the friends go, who was that easy?
where are my spirited nineties?
when on weekends with a fat girl
danced to "carmen," toasted
fished baryg adults
banged tall
and built a summer house somewhere near Oslo
a little over thirty
I did not mind
stoked with Larin stove
Why did they treat the liver?
and it was great we were closer
much better than now, much pizzhe
and everything was like a game for us: we are so careless
now it seems to me that an eternity has passed
and only this fall so pinched heart
no one at home, only old peppers
a bottle of vodka
and it makes no sense to hope for the best
and this city has become different, although, still expensive
practically alien
when you are over forty
other thoughts, people, phrases
completely different
thank you stable zero
everything was multifaceted
suddenly became flat
the subway car flew uncontrollably to the seaside
stingy tears from eyes
saving up last strength
Dukalis headed towards the bay
I thought about myself:
our whole life is a book
read it, read it, remembered his father's house in Riga
mother's smile was so bright, clean
he grinned; then a shot rang out