Небо — грязный половик, серых туч холодный сквирт.
Мой полуночный мир, темный залив, во льдах застывший лимб.
Где под ногами слиты и снег, и грязь, и как же это злит.
Я сделал вид, мол ничего не значит, будто легкий флирт.
На мимолетный миг, весь броский пафос, шелухи из слов -
Срезал его, как коросту — медленно, за слоем слой.
И всем назло ещё подростком отрек те запреты.
Весь этот скучный треп от взрослых, навязший, как брекет.
Скука — тут всё дело в ней, цепь равно-унылых дней.
Хвастайся числом соитий, меряй у кого длинней.
Кожа да кости, гормоны да эндорфины.
В казенный дом или пустить под кожу стаю дельфинов.
На улицах, что носят имена советских мумий
Твой смертельный номер — тут родился, помрачнел и умер.
Было б о чем жалеть, бабы ещё нарожают.
Чьи-то тени исчезали в полдень, там, за гаражами.
The sky is a dirty doormat, gray clouds cold squirt.
My midnight world, a dark bay, a frozen limb in the ice.
Where snow and dirt are poured under your feet, and how angry it is.
I pretended that they didn’t mean anything, like a light flirt.
For a fleeting moment, all the catchy pathos, husks of words -
Cut it off like a scab - slowly, layer by layer.
And all spite as a teenager denied those prohibitions.
All this boring chatter from adults, imposed like a bracket.
Boredom - it’s all about her, a chain of equally dull days.
Show off the number of intercourse, measure with someone longer.
Skin and bones, hormones and endorphins.
In a breech house or run a flock of dolphins under your skin.
On the streets that bear the names of Soviet mummies
Your death number - here you were born, darkened and died.
There was nothing to regret, women still give birth.
Someone's shadow disappeared at noon, behind the garages.