Lyrics Владимир Маяковский - Мама и убитый немцами вечер
Views
43
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Владимир Маяковский - Мама и убитый немцами вечер, and also a translation of a song with a video or clip.
По черным улицам белые матери
судорожно простерлись, как по гробу глазет.
Выплакались в орущих о побитом неприятеле:
«Ах, закройте, закройте глаза газет!»
Письмо.
Мама, громче!
Дым.
Дым.
Дым еще!
Что вы мямлите, мама, мне?
Видите —
весь воздух вымощен
громыхающим под ядрами камнем!
Ма — а — а — ма!
Сейчас притащили израненный вечер.
Крепился долго,
кургузый,
шершавый,
и вдруг, —
надломивши тучные плечи,
расплакался, бедный, на шее Варшавы.
Звезды в платочках из синего ситца
визжали:
«Убит,
дорогой,
дорогой мой!»
И глаз новолуния страшно косится
на мертвый кулак с зажатой обоймой
Сбежались смотреть литовские села,
как, поцелуем в обрубок вкована,
слезя золотые глаза костелов,
пальцы улиц ломала Ковна
А вечер кричит,
безногий,
безрукий:
«Неправда,
я еще могу-с —
хе! —
выбряцав шпоры в горящей мазурке,
выкрутить русый ус!»
Звонок.
Что вы,
мама?
Белая, белая, как на гробе глазет.
«Оставьте!
О нем это,
об убитом, телеграмма.
Ах, закройте,
закройте глаза газет!»
судорожно простерлись, как по гробу глазет.
Выплакались в орущих о побитом неприятеле:
«Ах, закройте, закройте глаза газет!»
Письмо.
Мама, громче!
Дым.
Дым.
Дым еще!
Что вы мямлите, мама, мне?
Видите —
весь воздух вымощен
громыхающим под ядрами камнем!
Ма — а — а — ма!
Сейчас притащили израненный вечер.
Крепился долго,
кургузый,
шершавый,
и вдруг, —
надломивши тучные плечи,
расплакался, бедный, на шее Варшавы.
Звезды в платочках из синего ситца
визжали:
«Убит,
дорогой,
дорогой мой!»
И глаз новолуния страшно косится
на мертвый кулак с зажатой обоймой
Сбежались смотреть литовские села,
как, поцелуем в обрубок вкована,
слезя золотые глаза костелов,
пальцы улиц ломала Ковна
А вечер кричит,
безногий,
безрукий:
«Неправда,
я еще могу-с —
хе! —
выбряцав шпоры в горящей мазурке,
выкрутить русый ус!»
Звонок.
Что вы,
мама?
Белая, белая, как на гробе глазет.
«Оставьте!
О нем это,
об убитом, телеграмма.
Ах, закройте,
закройте глаза газет!»
Along the black streets, white mothers
frantically stretched out like a gaze on a coffin.
Cried in screaming about the beaten enemy:
“Ah, close, close the eyes of the newspapers!”
Letter.
Mom, louder!
Smoke.
Smoke.
Smoke yet!
What are you mumbling, mom, to me?
See -
all air is paved
a stone rumbling beneath the cores!
Ma - a - a - ma!
Now they dragged a wounded evening.
Fastened for a long time,
kurguzy
rough,
and suddenly, -
breaking off fat shoulders
cried, poor, on the neck of Warsaw.
Stars in blue prints
squealed:
"Killed
expensive,
my dear!"
And the new moon's eye scares
on a dead fist with a clenched clip
Ran to watch Lithuanian villages
how, forged into a stump kiss
tearing off the golden eyes of the churches
fingers of the streets broke Kovna
And the evening screams
footless
armless:
"Not true,
I can still, sir -
heh! -
having kicked out spurs in a burning mazurka,
unscrew the light brown mustache! ”
The call.
What do you,
mom?
White, white, as if staring at a coffin.
“Leave!
This is about him,
about the murdered telegram.
Oh close
close the eyes of the newspapers! ”
frantically stretched out like a gaze on a coffin.
Cried in screaming about the beaten enemy:
“Ah, close, close the eyes of the newspapers!”
Letter.
Mom, louder!
Smoke.
Smoke.
Smoke yet!
What are you mumbling, mom, to me?
See -
all air is paved
a stone rumbling beneath the cores!
Ma - a - a - ma!
Now they dragged a wounded evening.
Fastened for a long time,
kurguzy
rough,
and suddenly, -
breaking off fat shoulders
cried, poor, on the neck of Warsaw.
Stars in blue prints
squealed:
"Killed
expensive,
my dear!"
And the new moon's eye scares
on a dead fist with a clenched clip
Ran to watch Lithuanian villages
how, forged into a stump kiss
tearing off the golden eyes of the churches
fingers of the streets broke Kovna
And the evening screams
footless
armless:
"Not true,
I can still, sir -
heh! -
having kicked out spurs in a burning mazurka,
unscrew the light brown mustache! ”
The call.
What do you,
mom?
White, white, as if staring at a coffin.
“Leave!
This is about him,
about the murdered telegram.
Oh close
close the eyes of the newspapers! ”