(Слова: Марчинкявичус Ю.
Музыка: Мартынов Е.)
Звёздами струится высь ночная,
Тени на шоссе легли устало,
Мать из глыбы камня оживая,
Ровно в полночь сходит с пьедестала.
Горстку пепла к сердцу прижимая,
Размыкает каменные губы:
«Спи, моя кровинка, баю-баю,
Это гром, не пушечные гулы».
Ночью бродит мать по Хиросиме,
В Бухенвальд заходит и в Освенцим.
И поёт о дочери и сыне,
Горстку пепла прижимая к сердцу:
А-а-а, сожжённые, восстаньте!
А-а-а, казнённые, воспряньте!
А-а-а, очнитесь ото сна!
А-а-а, заря уже видна!
В Бухенвальде слышен гул набата,
В Пирчуписе вновь скрипят колодцы.
И встаёт, встаёт, встаёт расплата,
И восстать над смертью жизнь клянётся!
Новый день от дыма не померкнет,
Как надежда матери он светел,
Мать стоит перед своей деревней,
В каменной горсти сжимая пепел.
(Words: Marcinkevicius Yu.
Music: Martynov E.)
The stars are streamed by night,
Shadows on the highway lay wearily,
Mother of a block of stone reviving,
Exactly at midnight comes off the pedestal.
A handful of ashes clinging to the heart,
Opens the lips of stone:
"Sleep, my blood, bayu-bai,
It's thunder, not cannon fumes. "
At night, his mother wanders around Hiroshima,
In Buchenwald, he goes to Auschwitz.
And she sings about her daughter and son,
A handful of ashes clinging to the heart:
A-ah, burned, rise!
A-ah, executed, cheer up!
Aaa, wake up from a dream!
Aaa, the dawn is already visible!
In Buchenwald you can hear the buzz of the alarm,
Wells creak again in Pirchupis.
And he gets up, gets up,
And to rise above death, life swears!
A new day from the smoke will not fade,
As the hope of his mother, he was bright,
Mother is standing in front of her village,
In a stone handful, squeezing ashes.