Lyrics Вера Полозкова - Блокада
Views
392
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Вера Полозкова - Блокада, and also a translation of a song with a video or clip.
Отозвали шпионов, собкоров, детей, послов; только террористы и пастухи. В этот город больше не возят слов, мы беспомощны и тихи – собираем крошки из-под столов на проклятия и стихи.
Те, кто раньше нас вроде как стерёг – производят стрельбу и ложь; лица вспарывает ухмылками поперёк, заливает их потом сплошь. Выменяй ружье на пару своих серёг и сиди говори «ну что ж»; смерть – неверная баба: прогнал и проклял, страдать обрёк, а хотеть и ждать не перестаешь.
Лето в оккупации – жарит так, что исходишь на соль и жир. Я последний козырь для контратак, зазевавшийся пассажир – чемодан поставлю в углу, и враг вывернется мякотью, как инжир; слов не возят, а я на ветер их, как табак, я главарь молодых транжир.
Слов не возят, блокада, дикторов новостей учат всхлипывать и мычать. В сто полос без текста клеймит властей наша доблестная печать. В наших житиях, исполненных поздних вставок, из всех частей будут эту особой звездочкой помечать – мол, «совсем не могли молчать».
Раздают по картам, по десять в сутки, и то не всем – «как дела», «не грусти», «люблю»; мне не нужно, я это все не ем, я едва это все терплю. Я взяла бы «к черту» и «мне не надо чужих проблем», а еще «все шансы равны нулю».
Бросили один на один с войной, наказали быть начеку. Теперь все, что было когда-то мной, спит не раздеваясь, пьет из горла и грызет щеку. И не знаешь, к кому тащиться такой смурной – к психотерапевту или гробовщику.
Дорогой товарищ Небесный Вождь, утолитель духовных жажд. Ниспошли нам, пожалуйста, мир и дождь, да, и хлеб наш насущный даждь. Я служу здесь осени двадцать две, я стараюсь глядеть добрей. Если хочешь пыточных в голове -
Не в моей.
Те, кто раньше нас вроде как стерёг – производят стрельбу и ложь; лица вспарывает ухмылками поперёк, заливает их потом сплошь. Выменяй ружье на пару своих серёг и сиди говори «ну что ж»; смерть – неверная баба: прогнал и проклял, страдать обрёк, а хотеть и ждать не перестаешь.
Лето в оккупации – жарит так, что исходишь на соль и жир. Я последний козырь для контратак, зазевавшийся пассажир – чемодан поставлю в углу, и враг вывернется мякотью, как инжир; слов не возят, а я на ветер их, как табак, я главарь молодых транжир.
Слов не возят, блокада, дикторов новостей учат всхлипывать и мычать. В сто полос без текста клеймит властей наша доблестная печать. В наших житиях, исполненных поздних вставок, из всех частей будут эту особой звездочкой помечать – мол, «совсем не могли молчать».
Раздают по картам, по десять в сутки, и то не всем – «как дела», «не грусти», «люблю»; мне не нужно, я это все не ем, я едва это все терплю. Я взяла бы «к черту» и «мне не надо чужих проблем», а еще «все шансы равны нулю».
Бросили один на один с войной, наказали быть начеку. Теперь все, что было когда-то мной, спит не раздеваясь, пьет из горла и грызет щеку. И не знаешь, к кому тащиться такой смурной – к психотерапевту или гробовщику.
Дорогой товарищ Небесный Вождь, утолитель духовных жажд. Ниспошли нам, пожалуйста, мир и дождь, да, и хлеб наш насущный даждь. Я служу здесь осени двадцать две, я стараюсь глядеть добрей. Если хочешь пыточных в голове -
Не в моей.
They have withdrawn spies, dog reporters, children, ambassadors; only terrorists and shepherds. No words are carried to this city anymore, we are helpless and quiet - we collect crumbs from under the tables for curses and poems.
Those who before us seem to be like a chopstick - they are shooting and lying; faces rips with grins across, floods them then completely. Barrel a rifle for a pair of your earrings and sit down and say, "Well then"; death is an unfaithful woman: he chased and cursed; he suffered doom, but you never want to wait and wait.
Summer in the occupation - fries so that you start on salt and fat. I am the last trump card for the counterattack, the gaping passenger - I will put the suitcase in the corner, and the enemy will turn its pulp like figs; words do not carry, and I to the wind them, like tobacco, I am the leader of young spenders.
Words do not carry, blockade, news announcers are taught to sob and moan. In a hundred pages without text, the authorities are branded by our valiant seal. In our lives, performed with late inserts, from all parts will be marked with a special asterisk - they say, “they could not be silent at all”.
They hand out cards ten times a day, and then not to everyone - “how are you”, “do not be sad”, “love”; I do not need it, I don’t eat it all, I can hardly stand it all. I would take “to hell” and “I do not need other people's problems,” and also “all chances are equal to zero.”
Thrown one on one with the war, punished to be on the alert. Now everything that was once me, sleeps without undressing, drinks from the throat and chews on the cheek. And you do not know to whom to drag such a gloomy one - to a psychotherapist or an undertaker.
Dear comrade Heavenly Leader, quencher spiritual thirst. Please give us peace and rain, yes, and give our daily bread. I serve here autumn twenty-two, I try to look better. If you want the torturers in your head -
Not in mine.
Those who before us seem to be like a chopstick - they are shooting and lying; faces rips with grins across, floods them then completely. Barrel a rifle for a pair of your earrings and sit down and say, "Well then"; death is an unfaithful woman: he chased and cursed; he suffered doom, but you never want to wait and wait.
Summer in the occupation - fries so that you start on salt and fat. I am the last trump card for the counterattack, the gaping passenger - I will put the suitcase in the corner, and the enemy will turn its pulp like figs; words do not carry, and I to the wind them, like tobacco, I am the leader of young spenders.
Words do not carry, blockade, news announcers are taught to sob and moan. In a hundred pages without text, the authorities are branded by our valiant seal. In our lives, performed with late inserts, from all parts will be marked with a special asterisk - they say, “they could not be silent at all”.
They hand out cards ten times a day, and then not to everyone - “how are you”, “do not be sad”, “love”; I do not need it, I don’t eat it all, I can hardly stand it all. I would take “to hell” and “I do not need other people's problems,” and also “all chances are equal to zero.”
Thrown one on one with the war, punished to be on the alert. Now everything that was once me, sleeps without undressing, drinks from the throat and chews on the cheek. And you do not know to whom to drag such a gloomy one - to a psychotherapist or an undertaker.
Dear comrade Heavenly Leader, quencher spiritual thirst. Please give us peace and rain, yes, and give our daily bread. I serve here autumn twenty-two, I try to look better. If you want the torturers in your head -
Not in mine.