глазницы разорваны. дыхание ровное на спине чувствую. искусственная идиллия, разность и положительность «пи». 3,14.. я в минусе, ты в венозной моей крови. на кухне обои новые. до сих пор не умею готовить. если только тебе свою душу запечь в духовке на ржавой сковороде. и подать на полдник с соленым слоеным морем. федорино горе: твои номера и пароли уже наизусть/навсегда/на две тысячи суток в пустом купе. я к тебе задыхаюсь, когда больше нечего чувствовать наконец. язык стер леденец. из смога/дождя серого/радуги/боли дороги перебинтованы, переклеены, заново перестроены. руки слабеют и падают на колени. после вина крепленого хочется твоих губ. когда грубость теряется в кабаках. и соседи безмолвием мерят метры. лю/боль твои обмотала нервы. и сдохла. под ливнем пуль. с каждым немым «прости»/ «я тебя не люблю»/ «больше мы не увидимся» я теряю контроль и воздушный тебе поцелуй отправляю с почтовыми голубями. твоя девочка любит февраль. и на память читает тебя россыпью конфетти и почтовыми марками. личный рак души неизлечим. это мой пост скриптум, мать твою.
The eye sockets are torn. I feel the breath on my back. Artificial idyll, difference and positivity of "pi". 3.14 .. I'm in the red, you're in my bloodstream. The kitchen is new. Still do not know how to cook. If only you bake your soul in the oven on a rusty frying pan. And serve for a snack with a salt puffy sea. Fedorino grief: your numbers and passwords already by heart / forever / for two thousand days in an empty compartment. I'm suffocating to you when there is nothing more to feel at last. Tongue erased lollipop. From smog / rain gray / rainbow / pain roads are bandaged, re-glued, rebuilt. The hands weaken and fall to their knees. After wine fortified want your lips. When rudeness is lost in taverns. And neighbors quietly measure meters. Your pain has wound your nerves. And died. Under a shower of bullets. With each dumb "I'm sorry" / "I do not love you" / "we will not see each other again" I lose control and send you a kiss with postal pigeons. Your girl loves February. And for memory reads you a scattering of confetti and postage stamps. Personal cancer of the soul is incurable. This is my post scriptum, your fuck.