В ночном кафе на Дизенгоф
мы пиво пьем – и вся любовь.
И вся любовь в одном глотке,
орел и решка в кулаке.
И эта ночь, в конце концов,
длинна как память праотцев,
где в чьей-то пламенной душе
я был молекулой уже;
и кто-то натянул струну,
а я во времени тону.
Понятно там, в другой стране,
что глина красная во мне.
Мы пиво пьем на Дизенгоф,
бокал пустеет, а любовь
длинней еще на полглотка
плюс все прошедшие века.
Но в краткой памяти моей
полно синиц и журавлей,
душа слепа, пуста сума
и больше горя, чем ума.
Немало наломала дров
моя короткая любовь.
Но я живу так много дней
с короткой памятью моей.
В ночном кафе на Дизенгоф
мы пиво пьем, а вся любовь
в одном оставшемся глотке.
Орел иль решка в кулаке?
И ночь становится длинней
короткой памяти моей,
с короткой памятью иду
я в память длинную мою.
Я ей веками счет веду
и задыхаюсь и молю:
не оставляй меня, любовь,
в пустом кафе на Дизенгоф.
In the night cafe on Dizengoff
we drink beer - and all the love.
And all the love in one sip,
heads and tails in his fist.
And this night is, after all,
long as the memory of the forefathers,
where in someone's fiery soul
I was already a molecule;
and someone pulled a string
and I'm drowning in time.
It is clear there, in another country,
that clay is red in me.
We drink beer on Dizengoff,
the glass is empty, and love
half a pap longer
plus all past centuries.
But in my brief memory
full of tits and cranes,
the soul is blind, empty soum
and more grief than mind.
A lot of broken wood
my short love
But I live so many days
with a short memory of mine.
In the night cafe on Dizengoff
we drink beer and all the love
in one remaining throat.
Eagle il tails in his fist?
And the night gets longer
my short memory
with a short memory go
I commemorate my long.
I keep her account for centuries
and choking and praying:
don't leave me love
in an empty cafe on Dizengoff.