Тёмной ночью, когда муэдзины на молитву людей призывали, когда зной оседал вместе с пылью,они в город вошли как стая/ Без имён, без фамилий, без званий без сомнений и без содрогания, поступательно убивали словно в этом их было призвание.
Грохот выстрелов запах пороха и от пламени в небе всполохи липкий ужас навис над городом вперемешку с мобильным гомоном, каждый час ожидания страшного, каждый выстрел - судьба разбитая и глаза палача суровые и пустые глаза убитого.
Пять часов с автоматом в копоти, в эту ночь бесконечно длинную, пять часов с надеждой о помощи, но отрезанных гранью незримою. И безвыходность ситуации мглой ложилось на наше сознание, сердце ныло от ожидания и надежда сменялась отчаяньем.
Вот кровавый рассвет озарил горизонт, всё затихло и дым рассеялся, робкий голос муллы на молитву зовёт тех кто выжил и тех кто надеялся. Этот день станет днём невозвратных потерь и прологом к безмерной жестокости, и террором ответят на это террор и забудут о чести и совести
In the dark night, when the muezzins called people to prayer, when the heat settled with dust, they entered the city like a pack / Without names, without names, without ranks, without doubts and without a shudder, they progressively killed as if they were calling.
The thunder of shots the smell of gunpowder and flames in the sky flashes a sticky horror hanging over the city mixed with a mobile hubbub, every hour of expectation of a terrible, every shot - a fate broken and the executioner's eyes harsh and empty eyes of the murdered.
Five hours with a gun in the soot, this night is infinitely long, five hours with the hope of help, but cut off by the invisible line. And the hopelessness of the situation fell upon our consciousness in darkness, our hearts ached with expectation and hope gave way to despair.
Here the bloody dawn lit up the horizon, everything calmed down and the smoke cleared, the timid voice of the mullah calls for prayer to those who survived and those who hoped. This day will be a day of irreparable loss and a prologue to immense cruelty, and terror will answer terror and forget about honor and conscience