Lyrics Сицилия - Как всё было.
Views
29
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Сицилия - Как всё было., and also a translation of a song with a video or clip.
И если вы спросите, как все было, откуда брало свои старты,
Где устье этой шумной и бурной реки,
То я вам отвечу; открою все эти чертовы карты:
Мы были молоды, а мысли наши легки.
Вы, наверное, конечно же, захотите знать, насколько там он был крутой,
Дарил ли кольца с бриллиантами, ну или тачки...
А я вам отвечу: он был совершенно простой,
И у него было сердце. А у меня - пуанты и белоснежная пачка.
У нас был просторнейший зал в конце старенькой улочки на окраине города, справа по тротуару,
Там чистейшие зеркала во всю длину стен, белые потолки, тусклый свет.
Это искусство, на самом деле, свалилось мне с неба, знаете, досталось даром;
Он говорил, балерины на свете прекраснее нет.
Он говорил, и замолкали разом все звуки в сущих и даже несущих мирах,
Только музыка оставалась с нами, пронзала нас острием Ахиллесова копья,
Он становился немного поодаль, и отражаясь во всех зеркалах,
Руки вскидывал вверх и говорил мне:
"Делай как я."
И мне было больше не о чем просить всемогущего Бога,
Не о чем просить его снизойти,
Лишь о том, чтобы моя дорога
Однажды стала частью его пути.
Он говорил, искусству нужно отдаться поперёк и вдоль,
Включал музыку громче. Она проходила сквозь тело,
Проникая в то бессознательное, до чего просто так вот дойти нельзя,
Я переполнялась. Выполняла божественный кабриоль.
Я наблюдала за ним, искала встречи глаз его в отраженье зеркал,
Он говорил мне: «Камбрэ.» И я изгибалась, немного скользя.
Говорил, что такую чудесную балерину он, кажется, только и ждал,
Что всю жизнь он меня искал.
И музыка заполняла собой все пространство зала, города,
И, кажется, всей моей бесконечной души.
И он повторяет: «Бризе. Алонже.»
Он статный, высокий; он гордый,
И он кричит мне: «Глубоко! Глубоко дыши!»
И я глубоко дышала, воздух жадно глотая ртом,
Как и потом, когда глубоко становилось жить,
Разделяя с ним ложе,
Как душу ему отдавая потом…
Наша любовь случилась самой прекрасной на свете,
Чистой, как вода в роднике,
Нежной, как руки матери перед сном;
Мы мечтали, какие у нас будут дети…
Я выбегала на улицу налегке,
Под старым бардовым зонтом,
И опоздать до смерти боялась, не успеть в назначенный час;
Мы любили так, как никогда и никто до нас.
И каждый раз я летела к нему ан лер,
Чтоб сказать ему, как он мной безгранично любим,
Что я жить без него уже никогда не смогу,
Что вся жизнь лишь была подготовкой ко встречи с ним,
Как глиссад –
Подготовка к большому прыжку.
И он ждал меня на пороге – разделял только маленький палисад;
Я кидалась к нему на шею, он хватал меня на руки,
Сонный, уютный и теплый, с запахом синей небесной вышины.
Я поливала его цветы; он готовил мне завтраки.
Жизнь, казалось, одна сплошная, длинная небылица,
Я в то лето совершенно разучилась думать, осознавать,
Все и всё перестали мне быть важны.
Он был мой Учитель, а я его Ученица.
Он учил меня двигаться, покоряться, дышать, кричать; все до конца отдавать.
Я учила его обладать.
Он считал: «Один, два, три, четыре…
Внимательней! Гранд батман.»
И душа моя становилась как будто шире,
И хотелось покориться его словам.
И хотелось, чтоб он шептал мне в ночи, под луной:
«Ты моя, я тебя никому не отдам,
Ты моя, и навек ты будешь со мной.»
Я была с ним навек. Мы прожили эту вечность.
Вечность, знаете, как и все на свете имеет срок,
Наша длилась на три дня дольше, чем длится лето;
Так решили, наверное, на небе где-то -
Он ушел. Он больше остаться не мог.
Он был нежен и легок, шаги его невесомы,
Пальцы длинны, волосы черны, как смоль, кудрявы,
Ресницы густы.
Мне в нём всё казалось таким знакомым,
Словно я давно уж бывала с ним рядом,
Словно у наших судеб один автор, одни листы.
Когда он умирал, я стояла рядом, у изголовья.
Он сжимал мою руку не то, что до боли – до онеменья,
Дышал тяжело, «любимая» мне хрипел.
А вы говорите, это бана
Где устье этой шумной и бурной реки,
То я вам отвечу; открою все эти чертовы карты:
Мы были молоды, а мысли наши легки.
Вы, наверное, конечно же, захотите знать, насколько там он был крутой,
Дарил ли кольца с бриллиантами, ну или тачки...
А я вам отвечу: он был совершенно простой,
И у него было сердце. А у меня - пуанты и белоснежная пачка.
У нас был просторнейший зал в конце старенькой улочки на окраине города, справа по тротуару,
Там чистейшие зеркала во всю длину стен, белые потолки, тусклый свет.
Это искусство, на самом деле, свалилось мне с неба, знаете, досталось даром;
Он говорил, балерины на свете прекраснее нет.
Он говорил, и замолкали разом все звуки в сущих и даже несущих мирах,
Только музыка оставалась с нами, пронзала нас острием Ахиллесова копья,
Он становился немного поодаль, и отражаясь во всех зеркалах,
Руки вскидывал вверх и говорил мне:
"Делай как я."
И мне было больше не о чем просить всемогущего Бога,
Не о чем просить его снизойти,
Лишь о том, чтобы моя дорога
Однажды стала частью его пути.
Он говорил, искусству нужно отдаться поперёк и вдоль,
Включал музыку громче. Она проходила сквозь тело,
Проникая в то бессознательное, до чего просто так вот дойти нельзя,
Я переполнялась. Выполняла божественный кабриоль.
Я наблюдала за ним, искала встречи глаз его в отраженье зеркал,
Он говорил мне: «Камбрэ.» И я изгибалась, немного скользя.
Говорил, что такую чудесную балерину он, кажется, только и ждал,
Что всю жизнь он меня искал.
И музыка заполняла собой все пространство зала, города,
И, кажется, всей моей бесконечной души.
И он повторяет: «Бризе. Алонже.»
Он статный, высокий; он гордый,
И он кричит мне: «Глубоко! Глубоко дыши!»
И я глубоко дышала, воздух жадно глотая ртом,
Как и потом, когда глубоко становилось жить,
Разделяя с ним ложе,
Как душу ему отдавая потом…
Наша любовь случилась самой прекрасной на свете,
Чистой, как вода в роднике,
Нежной, как руки матери перед сном;
Мы мечтали, какие у нас будут дети…
Я выбегала на улицу налегке,
Под старым бардовым зонтом,
И опоздать до смерти боялась, не успеть в назначенный час;
Мы любили так, как никогда и никто до нас.
И каждый раз я летела к нему ан лер,
Чтоб сказать ему, как он мной безгранично любим,
Что я жить без него уже никогда не смогу,
Что вся жизнь лишь была подготовкой ко встречи с ним,
Как глиссад –
Подготовка к большому прыжку.
И он ждал меня на пороге – разделял только маленький палисад;
Я кидалась к нему на шею, он хватал меня на руки,
Сонный, уютный и теплый, с запахом синей небесной вышины.
Я поливала его цветы; он готовил мне завтраки.
Жизнь, казалось, одна сплошная, длинная небылица,
Я в то лето совершенно разучилась думать, осознавать,
Все и всё перестали мне быть важны.
Он был мой Учитель, а я его Ученица.
Он учил меня двигаться, покоряться, дышать, кричать; все до конца отдавать.
Я учила его обладать.
Он считал: «Один, два, три, четыре…
Внимательней! Гранд батман.»
И душа моя становилась как будто шире,
И хотелось покориться его словам.
И хотелось, чтоб он шептал мне в ночи, под луной:
«Ты моя, я тебя никому не отдам,
Ты моя, и навек ты будешь со мной.»
Я была с ним навек. Мы прожили эту вечность.
Вечность, знаете, как и все на свете имеет срок,
Наша длилась на три дня дольше, чем длится лето;
Так решили, наверное, на небе где-то -
Он ушел. Он больше остаться не мог.
Он был нежен и легок, шаги его невесомы,
Пальцы длинны, волосы черны, как смоль, кудрявы,
Ресницы густы.
Мне в нём всё казалось таким знакомым,
Словно я давно уж бывала с ним рядом,
Словно у наших судеб один автор, одни листы.
Когда он умирал, я стояла рядом, у изголовья.
Он сжимал мою руку не то, что до боли – до онеменья,
Дышал тяжело, «любимая» мне хрипел.
А вы говорите, это бана
And if you ask how everything was, where did it take its starts,
Where is the mouth of this noisy and stormy river,
Then I will answer you; I'll open all these damn cards:
We were young, and our thoughts are easy.
You probably, of course, want to know how cool he was there,
Did he give diamond rings, or cars ...
And I will answer you: it was completely simple,
And he had a heart. And I have pointe shoes and a snow-white tutu.
We had a spacious hall at the end of an old street on the outskirts of the city, on the right along the sidewalk,
There are clear mirrors, full-length walls, white ceilings, dim light.
This art, in fact, fell from the sky, you know, I got it for nothing;
He said there is no more beautiful ballerina in the world.
He spoke, and all the sounds in the existing and even bearing worlds fell silent at once,
Only the music remained with us, pierced us with the edge of Achilles' spear,
He stood a little further away, and reflected in all the mirrors,
He threw up his hands and told me:
"Do as I do."
And I had nothing more to ask for almighty God
There is nothing to ask him to condescend,
Just about making my way
Once it became part of his path.
He said that art should be given across and along,
Turned on the music louder. She passed through the body
Penetrating into that unconscious, to which you simply cannot reach,
I was overwhelmed. Performed a divine gig.
I watched him, looked for the meeting of his eyes in the reflection of mirrors,
He told me: "Cambrai." And I was bent, sliding a little.
He said that he seemed to be just waiting for such a wonderful ballerina,
That all his life he was looking for me.
And the music filled the entire space of the hall, the city,
And, it seems, all my endless soul.
And he repeats: “Breeze. Alonge. "
He is handsome, tall; he is proud
And he shouts to me: “Deep! Breathe deeply! "
And I breathed deeply, greedily swallowing the air,
As later, when it began to live deeply,
Sharing a bed with him,
As a soul giving him later ...
Our love happened to be the most beautiful in the world
As pure as water in a spring
Delicate like the hands of a mother before bed;
We dreamed what kind of children we would have ...
I ran out into the street light
Under the old burgundy umbrella
And she was afraid to be late to death, not to be in time at the appointed hour;
We loved as never before and no one before us.
And every time I flew to him an ler,
To tell him how much I love him,
That I can never live without him,
That my whole life was just preparation for meeting him,
Like a glide path -
Preparing for the big jump.
And he was waiting for me on the doorstep - he shared only a small palisade;
I threw myself on his neck, he grabbed me in his arms,
Sleepy, cozy and warm, with the smell of blue heavenly heights.
I watered his flowers; he made me breakfast.
Life seemed to be one continuous, long fiction,
That summer I completely forgot how to think, realize
Everything and everything ceased to be important to me.
He was my Teacher, and I was his Disciple.
He taught me to move, obey, breathe, scream; give everything to the end.
I taught him to have.
He considered: “One, two, three, four ...
Careful! Grand Batman. "
And my soul seemed to become wider,
And I wanted to submit to his words.
And I wanted him to whisper to me in the night, under the moon:
"You are mine, I will not give you to anyone,
You are mine, and forever you will be with me. "
I was with him forever. We have lived this eternity.
Eternity, you know, like everything in the world has a period,
Ours lasted three days longer than the summer;
So they decided, probably in the sky somewhere -
He left. He could not stay any longer.
He was gentle and light, his steps are weightless,
The fingers are long, the hair is pitch black, curly,
The eyelashes are thick.
Everything about him seemed so familiar to me
As if I have been with him for a long time,
As if our destinies have one author, one sheets.
When he was dying, I stood by the head of the bed.
He squeezed my hand, not that to pain - to numbness,
I was breathing hard, my "beloved" wheezed.
And you say it's bana
Where is the mouth of this noisy and stormy river,
Then I will answer you; I'll open all these damn cards:
We were young, and our thoughts are easy.
You probably, of course, want to know how cool he was there,
Did he give diamond rings, or cars ...
And I will answer you: it was completely simple,
And he had a heart. And I have pointe shoes and a snow-white tutu.
We had a spacious hall at the end of an old street on the outskirts of the city, on the right along the sidewalk,
There are clear mirrors, full-length walls, white ceilings, dim light.
This art, in fact, fell from the sky, you know, I got it for nothing;
He said there is no more beautiful ballerina in the world.
He spoke, and all the sounds in the existing and even bearing worlds fell silent at once,
Only the music remained with us, pierced us with the edge of Achilles' spear,
He stood a little further away, and reflected in all the mirrors,
He threw up his hands and told me:
"Do as I do."
And I had nothing more to ask for almighty God
There is nothing to ask him to condescend,
Just about making my way
Once it became part of his path.
He said that art should be given across and along,
Turned on the music louder. She passed through the body
Penetrating into that unconscious, to which you simply cannot reach,
I was overwhelmed. Performed a divine gig.
I watched him, looked for the meeting of his eyes in the reflection of mirrors,
He told me: "Cambrai." And I was bent, sliding a little.
He said that he seemed to be just waiting for such a wonderful ballerina,
That all his life he was looking for me.
And the music filled the entire space of the hall, the city,
And, it seems, all my endless soul.
And he repeats: “Breeze. Alonge. "
He is handsome, tall; he is proud
And he shouts to me: “Deep! Breathe deeply! "
And I breathed deeply, greedily swallowing the air,
As later, when it began to live deeply,
Sharing a bed with him,
As a soul giving him later ...
Our love happened to be the most beautiful in the world
As pure as water in a spring
Delicate like the hands of a mother before bed;
We dreamed what kind of children we would have ...
I ran out into the street light
Under the old burgundy umbrella
And she was afraid to be late to death, not to be in time at the appointed hour;
We loved as never before and no one before us.
And every time I flew to him an ler,
To tell him how much I love him,
That I can never live without him,
That my whole life was just preparation for meeting him,
Like a glide path -
Preparing for the big jump.
And he was waiting for me on the doorstep - he shared only a small palisade;
I threw myself on his neck, he grabbed me in his arms,
Sleepy, cozy and warm, with the smell of blue heavenly heights.
I watered his flowers; he made me breakfast.
Life seemed to be one continuous, long fiction,
That summer I completely forgot how to think, realize
Everything and everything ceased to be important to me.
He was my Teacher, and I was his Disciple.
He taught me to move, obey, breathe, scream; give everything to the end.
I taught him to have.
He considered: “One, two, three, four ...
Careful! Grand Batman. "
And my soul seemed to become wider,
And I wanted to submit to his words.
And I wanted him to whisper to me in the night, under the moon:
"You are mine, I will not give you to anyone,
You are mine, and forever you will be with me. "
I was with him forever. We have lived this eternity.
Eternity, you know, like everything in the world has a period,
Ours lasted three days longer than the summer;
So they decided, probably in the sky somewhere -
He left. He could not stay any longer.
He was gentle and light, his steps are weightless,
The fingers are long, the hair is pitch black, curly,
The eyelashes are thick.
Everything about him seemed so familiar to me
As if I have been with him for a long time,
As if our destinies have one author, one sheets.
When he was dying, I stood by the head of the bed.
He squeezed my hand, not that to pain - to numbness,
I was breathing hard, my "beloved" wheezed.
And you say it's bana