Есть в растительной жизни поэта
Злополучный период, когда
Он дичится небесного света
И боится людского суда.
И со дна городского колодца,
Сизарям рассыпая пшено,
Он ужасною клятвой клянется
Расквитаться при случае, но,
Слава Богу, на дачной веранде,
Где жасмин до руки достает,
У припадочной скрипки Вивальди
Мы учились полету — и вот
Пустота высоту набирает,
И душа с высоты пустоты
Наземь падает и обмирает,
Но касаются локтя цветы...
Ничего-то мы толком не знаем,
Труса празднуем, горькую пьем,
От волнения спички ломаем
И посуду по слабости бьем,
Обязуемся резать без лести
Правду-матку как есть напрямик.
Но стихи не орудие мести,
А серебряной чести родник.
1983
There are in the plant life of the poet
An ill-fated period, when
He is desperate for heavenly light
And he is afraid of the people's court.
And from the bottom of a city well,
Cossacks scattered millet,
He swears a terrible oath
Raskvitatsya on occasion, but,
Thank God, on the verandah,
Where the jasmine reaches for the hand,
In Vivaldi's seizure violin
We learned to fly - and here
The void heights are gaining,
And the soul from the height of emptiness
The earth falls and dies,
But the flowers touch the elbow ...
We do not really know anything,
Coward we celebrate, bitter drink,
From the excitement of the match we break
And the dishes are beaten by weakness,
We pledge to cut without flattery
The truth of the uterus as it is straight.
But poems are not a tool for revenge,
And a spring of silver.
1983