Лети через просеку, милый мой мальчик,
мой солнечный, юный, педали крути,
пролетом тропинок, верандами, дачей,
оградой, огромным оконным, горячим
орешником в пятнах асфальт окатив.
Лети через ландыши в бисере влаги,
и ливень, и лето, и плющ, и балкон,
скрипучей качелей, уступом в овраге,
сквозь горечь полыни, заброшенный лагерь
и мамино нежное «Пить молоко!»
Лети, мой последний, лети неуемный,
мой бывший, мой нынешний, мой не всерьез,
в пощечины, в хлест пятипалого клена,
в трескучую детскую быль кинопленок,
в забвенье истертых дорожных полос.
Лети сквозь футбольное, легок, свободен,
сквозь школьное, жгучее, шелест кассет,
сквозь сад, через пыльные грозди смородин,
зазубрины крыш и затертость мелодий,
лети через пропасть, покинувши всех.
Лети, провода и фронтоны и шифер
оставив внизу, через синь облаков,
сквозь сумерки, зуммеры, горечь ошибок,
сквозь звездный узор, серебром перешитый,
и мамино нежное «Пить молоко!»
Лети, мой законченный, мой отрешенный,
педали крути в невесомое вне.
Будь лентой в руке, будь трепещущим шелком,
будь тем, кем мог быть, будь летящим, лишенным
известий и веса, бесшумным вдвойне.
Лети и не слушай изломанных Морзе,
сигналов, приборов, и траур частот,
не слушай того, как старается Моцарт,
и хора – не слушай, и как лакримозу
тот хор над тобой в гулком в храме поет.
Не слушай про гибель июня, июля,
бесследно пропавший, летящий легко,
объявленный в август, и без вести юный,
не слушай смущенных шагов вестибюля,
и мамино нежное: «Пить молоко!»
Все кончилось, кончилось, кончилось, милый.
Мой мальчик, мой мертвый, мой все хорошо.
Ты был неоконченной фугой, был миром,
был многими, мною, был медом, был миррой…
Теперь – совершенен. Теперь – завершен.
Fly through the clearing, my dear boy
my sunny, young, cool pedals
flying paths, verandas, cottages,
fence, huge window, hot
Hazel stained asphalt pellet.
Fly through the lilies of the valley in a bead of moisture,
and rain, and summer, and ivy, and a balcony,
creaky swing, ledge in a ravine,
through the bitterness of wormwood, an abandoned camp
and mom’s tender “Drink milk!”
Fly, my last, fly indefatigable
my ex, my present, my not seriously,
in the slap, in the whip of the five-fingered maple,
in the crackling childhood story of films,
oblivious to worn-out lanes.
Fly through football, easy, free
through the school, burning, rustling of cassettes,
through the garden, through the dusty bunches of currants,
jagged roofs and worn melodies,
fly through the abyss, leaving everyone.
Fly, wires and gables and slate
leaving below, through the blue of clouds,
through twilight, buzzers, bitterness of mistakes,
through a star pattern, silver stitched,
and mom’s tender “Drink milk!”
Fly my finished, my detached
pedal cool in weightless out.
Be a ribbon in your hand, be a fluttering silk
be what you could be, be flying, bereft
news and weight, doubly silent.
Fly and don’t listen to the broken Morse,
signals, instruments, and mourning frequencies,
don’t listen to how Mozart tries
and the choir - do not listen, and like lacrimosa
that choir is singing over you in an echo in the temple.
Don’t listen about the death of June, July,
without a trace, flying easily,
announced in August, and missing young,
don't listen to the confused steps of the lobby
and mom’s tender: "Drink milk!"
It's over, over, over, dear.
My boy, my dead, my everything is fine.
You were an unfinished fugue, you were the world
was many, by me, was honey, was myrrh ...
Now - perfect. Now - completed.