Лист покинул ветвистое лежбище;
испещренный морщинами времени
задержался в последнем убежище –
в царстве миром отвергнутой зелени.
Слух врезая в дожди желудевые,
он надеялся в каждом шуршании
уловить по весеннему новые,
утопающие в зацветании
песни юности. Гнилью ухоженный
старец вспомнил с неясным волнением,
как он прежде - прекрасно сложенный, -
звездный луч целовал с упоением.
Нет, не зрелость, а юность пылкую
вспоминал у дверей забвенности
и последней зеленой жилкою
он поклялся кому–то в верности.
Leaf left branchy rookery;
wrinkled with time
lingered in the last refuge -
in the kingdom by the world of discarded greenery.
Hearing crashing into acorns,
he hoped in every rustle
catch on spring new
immersed in flowering
songs of youth Rot well maintained
the elder remembered with vague excitement
as he before - beautifully folded, -
star ray kissed with gusto.
No, not maturity, but ardent youth
remembered at the door of oblivion
and the last green vein
he swore allegiance to someone.