Lyrics Михаил Щербаков - Цыбин
Views
97
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Михаил Щербаков - Цыбин, and also a translation of a song with a video or clip.
Оно не то чтоб Цыбин был с двойным натура дном,
когда в натуре бездна, речи нет о дне двойном,
не нужно для величья ни котурнов, ни двуличья,
иного хоть во мрамор посели, он так и будет гном,
а Цыбин, с малолетства не терпевший мотовства,
жил в сером новострое, даром слава, что Москва,
но если кто меж смертных понимал в деньгах несметных
и кто, вложив червонец, наживал не два, но двадцать два,
то Цыбин был.
Во вздорный рынок чёрный он внедрил стандарт и сорт,
и там, где кособочился кустарный натюрморт,
возникло что-то с чем-то в духе фресок чинквеченто,
не зря бродили слухи по Москве, что Цыбин в чём-то чёрт,
не зря вошли в легенду келья та и тот планшет,
где формулы чертя и конструируя сюжет,
в одном лице Кулибин и Хичкок, магистр Цыбин,
влиял на экспорт нефти, на бюджет страны и свой бюджет,
но зря потом в суде к нему под видом интервью
пристал какой-то деятель, похожий на змею:
"Могли б, мол, душу бесу вы продать из интересу?".
И Цыбин грандиозно пошутил: "Смотря почём и чью".
Ах, Цыбин, я не рядом был, но кабы рядом был,
я разом бы с нахала сбил его гражданский пыл,
не тратя слов, ему бы выбил я глаза и зубы,
особо если выпил бы, но Цыбин отродясь не пил
и в шутку свёл.
Держа надзор над всеми от акул до прилипал,
он в каждом, даже в том, кто оступился или пал,
провидел звеньевого сферы сбыта теневого,
иные хоть во сне слепцы, а Цыба никогда не спал,
и мы, вообразив, что соответственно умны,
с готовностью на то употребили бы умы,
чтоб, скажем, город Рыбинск переделать в город Цыбинск,
но весь масштаб вождя нам было не дано постичь, увы.
Увы, в безвременье глухом, где честь и совесть набекрень,
мы помнили, что Цыбин это камень и кремень,
но в нём искали друга мы, когда свистела вьюга,
однако устремлялись не к нему, когда цвела сирень.
А в нём, когда цвела она и пели соловьи,
рождался композитор типа Цезаря Кюи,
и ночью в келье тёмной ре минор клубился томный,
вибрировали септимы и слышалось "Фюи, фюи".
То Цыбин был.
И плыл ноктюрн в Женеву в спецвагоне из брони,
зелёные огни не предвещали западни,
и скважины качали нефть, и шахты не скучали,
казна чесала голову, а гений колдовал в тени,
не то чтоб неуклюж, невзрачен или там недюж,
он как-то не ровнялся тем, кто взрачен и уклюж,
был высшего пошиба человек-оркестр Цыба,
такому не конвой бы а "Спасибо" лишь, да поздно уж,
сочли в суде, что доля, надлежавшая казне,
не просто утрясалась в промежуточном звене,
но грубо нарезалась вкривь и вкось, как оказалось,
а верно или дурно суд судил, о том судить не мне.
Аккордно или сдельно правоведы-храбрецы
явили образцы проникновенной хрипотцы,
но демон шахт и скважин был всемернейше посажен,
за то, за что никто бы на себя вины не взял, а Цы,
а Цыбин взял.
И нынче, если родич поселково-хуторской,
решает на каникулах развлечь себя Москвой,
я в центре культпоходом не кружу с овощеводом,
ему служу я гидом, но вожу не по Тверской-Ямской,
выгуливаю я его по цыбинским местам,
Калужская - Беляево - Коньково - Тёплый Cтан,
где мнится временами, будто Цыбин снова с нами,
и губы прямо сами шепчут: "Цыбин, ты в архив не сдан,
ты компас наш земной, а также посох и праща,
ты знаешь, как отчизну обустроить сообща.
Откликнись, невидимка!" Но асфальтовая дымка
молчит, за нашу косность нам отмщая, мстя и даже мща.
Конечно, мща.
когда в натуре бездна, речи нет о дне двойном,
не нужно для величья ни котурнов, ни двуличья,
иного хоть во мрамор посели, он так и будет гном,
а Цыбин, с малолетства не терпевший мотовства,
жил в сером новострое, даром слава, что Москва,
но если кто меж смертных понимал в деньгах несметных
и кто, вложив червонец, наживал не два, но двадцать два,
то Цыбин был.
Во вздорный рынок чёрный он внедрил стандарт и сорт,
и там, где кособочился кустарный натюрморт,
возникло что-то с чем-то в духе фресок чинквеченто,
не зря бродили слухи по Москве, что Цыбин в чём-то чёрт,
не зря вошли в легенду келья та и тот планшет,
где формулы чертя и конструируя сюжет,
в одном лице Кулибин и Хичкок, магистр Цыбин,
влиял на экспорт нефти, на бюджет страны и свой бюджет,
но зря потом в суде к нему под видом интервью
пристал какой-то деятель, похожий на змею:
"Могли б, мол, душу бесу вы продать из интересу?".
И Цыбин грандиозно пошутил: "Смотря почём и чью".
Ах, Цыбин, я не рядом был, но кабы рядом был,
я разом бы с нахала сбил его гражданский пыл,
не тратя слов, ему бы выбил я глаза и зубы,
особо если выпил бы, но Цыбин отродясь не пил
и в шутку свёл.
Держа надзор над всеми от акул до прилипал,
он в каждом, даже в том, кто оступился или пал,
провидел звеньевого сферы сбыта теневого,
иные хоть во сне слепцы, а Цыба никогда не спал,
и мы, вообразив, что соответственно умны,
с готовностью на то употребили бы умы,
чтоб, скажем, город Рыбинск переделать в город Цыбинск,
но весь масштаб вождя нам было не дано постичь, увы.
Увы, в безвременье глухом, где честь и совесть набекрень,
мы помнили, что Цыбин это камень и кремень,
но в нём искали друга мы, когда свистела вьюга,
однако устремлялись не к нему, когда цвела сирень.
А в нём, когда цвела она и пели соловьи,
рождался композитор типа Цезаря Кюи,
и ночью в келье тёмной ре минор клубился томный,
вибрировали септимы и слышалось "Фюи, фюи".
То Цыбин был.
И плыл ноктюрн в Женеву в спецвагоне из брони,
зелёные огни не предвещали западни,
и скважины качали нефть, и шахты не скучали,
казна чесала голову, а гений колдовал в тени,
не то чтоб неуклюж, невзрачен или там недюж,
он как-то не ровнялся тем, кто взрачен и уклюж,
был высшего пошиба человек-оркестр Цыба,
такому не конвой бы а "Спасибо" лишь, да поздно уж,
сочли в суде, что доля, надлежавшая казне,
не просто утрясалась в промежуточном звене,
но грубо нарезалась вкривь и вкось, как оказалось,
а верно или дурно суд судил, о том судить не мне.
Аккордно или сдельно правоведы-храбрецы
явили образцы проникновенной хрипотцы,
но демон шахт и скважин был всемернейше посажен,
за то, за что никто бы на себя вины не взял, а Цы,
а Цыбин взял.
И нынче, если родич поселково-хуторской,
решает на каникулах развлечь себя Москвой,
я в центре культпоходом не кружу с овощеводом,
ему служу я гидом, но вожу не по Тверской-Ямской,
выгуливаю я его по цыбинским местам,
Калужская - Беляево - Коньково - Тёплый Cтан,
где мнится временами, будто Цыбин снова с нами,
и губы прямо сами шепчут: "Цыбин, ты в архив не сдан,
ты компас наш земной, а также посох и праща,
ты знаешь, как отчизну обустроить сообща.
Откликнись, невидимка!" Но асфальтовая дымка
молчит, за нашу косность нам отмщая, мстя и даже мща.
Конечно, мща.
It’s not that Tsybin was a double bottom.
when in nature is an abyss, there is no question of a double bottom,
there is no need for greatness either cotterns or duplicates,
otherwise they have settled in marble, he will be a dwarf,
and Tsybin, from early childhood, did not tolerate agitation,
lived in a gray new building, the gift of glory that Moscow,
but if someone among mortals understood in money overwhelming
and who, having invested a chervonets, made not two, but twenty-two,
then Tsibin was.
In the stupid black market, he introduced the standard and grade,
and where the handicraft still life was crooked,
there was something with something in the spirit of cinquecento frescoes,
it was not for nothing that rumors around Moscow roamed that Tsybin was in some way hell
It is not for nothing that the cell and that tablet entered the legend
where the formulas are drawing and plotting,
in one person, Kulibin and Hitchcock, Master Tsybin,
influenced oil exports, the country's budget and its budget,
but nothing then in court to him under the guise of an interview
stuck some figure like a snake:
"Could they, b, they say, sell the soul of a demon out of interest?"
And Tsibin grandly joked: "It depends on how much and whose."
Oh, Tsybin, I was not around, but if I were close,
I would have knocked down his civil fervor at once
without wasting words, he would have knocked out my eyes and teeth,
Especially if I drank it, but Tsybin never spawned
and made a joke.
Keeping an eye on everyone from sharks to sticking,
he is in everyone, even in who stumbled or fell,
foresaw the sales and marketing sphere of the shadow,
others are blind, even in a dream, and Tsyba never slept,
and we, imagining that accordingly are smart,
would willingly use minds
so that, say, the city of Rybinsk is remade into the city of Tsybinsk,
but the whole scale of the leader was not given to us to comprehend, alas.
Alas, in the timelessness of the deaf, where honor and conscience are all upside down,
we remembered that Tsybin is a stone and flint,
but we were looking for a friend in it when the blizzard whistled,
however, they didn’t rush toward him when the lilac blossomed.
And in it, when she blossomed and the nightingales sang,
born a composer like Caesar Cui,
and at night in the cell of the dark D minor curled languid,
Septims vibrated and heard Fuy, Fuy.
That Tsibin was.
And the Nocturne sailed to Geneva in a special wagon of armor,
the green lights did not foreshadow the trap
and the wells pumped oil, and the mines did not miss,
the treasury was scratching his head, and the genius conjured in the shadows,
not so clumsy, homely or impulsive,
he was somehow not equal to those who are raised and bunk,
there was a higher post human Tsyba orchestra,
this would not be a convoy but "Thank you" only, but too late,
considered in court that the proportion of the treasury
not just settling down in the intermediate link
but roughly cut at random, as it turned out,
but whether the court judged correctly or badly, it was not for me to judge.
Accordively or piece by piece brave jurists
showed patterns of penetrating hoarseness,
but the demon of mines and wells was planted in every way possible,
for that, for which no one would take the blame for himself, but Tsy,
and Tsybin took.
And now, if the relatives of the village-farm,
decides on holidays to entertain themselves with Moscow,
I do not circle in the center with a vegetable grower,
I serve him as a guide, but I do not drive along Tverskaya-Yamskaya,
I walk him in Tsybinsky places
Kaluzhskaya - Belyaevo - Konkovo - Teply Stan,
where it happens sometimes that Tsybin is with us again,
and lips directly whisper themselves: "Tsybin, you are not handed over to the archive,
you are our earthly compass, and also a staff and a sling,
You know how to arrange a homeland together.
Come on, Invisible! "But asphalt haze
silent, for our inertness is our revenge, revenge and even revenge.
Of course, mosha.
when in nature is an abyss, there is no question of a double bottom,
there is no need for greatness either cotterns or duplicates,
otherwise they have settled in marble, he will be a dwarf,
and Tsybin, from early childhood, did not tolerate agitation,
lived in a gray new building, the gift of glory that Moscow,
but if someone among mortals understood in money overwhelming
and who, having invested a chervonets, made not two, but twenty-two,
then Tsibin was.
In the stupid black market, he introduced the standard and grade,
and where the handicraft still life was crooked,
there was something with something in the spirit of cinquecento frescoes,
it was not for nothing that rumors around Moscow roamed that Tsybin was in some way hell
It is not for nothing that the cell and that tablet entered the legend
where the formulas are drawing and plotting,
in one person, Kulibin and Hitchcock, Master Tsybin,
influenced oil exports, the country's budget and its budget,
but nothing then in court to him under the guise of an interview
stuck some figure like a snake:
"Could they, b, they say, sell the soul of a demon out of interest?"
And Tsibin grandly joked: "It depends on how much and whose."
Oh, Tsybin, I was not around, but if I were close,
I would have knocked down his civil fervor at once
without wasting words, he would have knocked out my eyes and teeth,
Especially if I drank it, but Tsybin never spawned
and made a joke.
Keeping an eye on everyone from sharks to sticking,
he is in everyone, even in who stumbled or fell,
foresaw the sales and marketing sphere of the shadow,
others are blind, even in a dream, and Tsyba never slept,
and we, imagining that accordingly are smart,
would willingly use minds
so that, say, the city of Rybinsk is remade into the city of Tsybinsk,
but the whole scale of the leader was not given to us to comprehend, alas.
Alas, in the timelessness of the deaf, where honor and conscience are all upside down,
we remembered that Tsybin is a stone and flint,
but we were looking for a friend in it when the blizzard whistled,
however, they didn’t rush toward him when the lilac blossomed.
And in it, when she blossomed and the nightingales sang,
born a composer like Caesar Cui,
and at night in the cell of the dark D minor curled languid,
Septims vibrated and heard Fuy, Fuy.
That Tsibin was.
And the Nocturne sailed to Geneva in a special wagon of armor,
the green lights did not foreshadow the trap
and the wells pumped oil, and the mines did not miss,
the treasury was scratching his head, and the genius conjured in the shadows,
not so clumsy, homely or impulsive,
he was somehow not equal to those who are raised and bunk,
there was a higher post human Tsyba orchestra,
this would not be a convoy but "Thank you" only, but too late,
considered in court that the proportion of the treasury
not just settling down in the intermediate link
but roughly cut at random, as it turned out,
but whether the court judged correctly or badly, it was not for me to judge.
Accordively or piece by piece brave jurists
showed patterns of penetrating hoarseness,
but the demon of mines and wells was planted in every way possible,
for that, for which no one would take the blame for himself, but Tsy,
and Tsybin took.
And now, if the relatives of the village-farm,
decides on holidays to entertain themselves with Moscow,
I do not circle in the center with a vegetable grower,
I serve him as a guide, but I do not drive along Tverskaya-Yamskaya,
I walk him in Tsybinsky places
Kaluzhskaya - Belyaevo - Konkovo - Teply Stan,
where it happens sometimes that Tsybin is with us again,
and lips directly whisper themselves: "Tsybin, you are not handed over to the archive,
you are our earthly compass, and also a staff and a sling,
You know how to arrange a homeland together.
Come on, Invisible! "But asphalt haze
silent, for our inertness is our revenge, revenge and even revenge.
Of course, mosha.