Я жалею девушку Полю.
Жалею
За любовь осторожную:
«Чтоб не в плену б!»
За:
«Мы мало знакомы,
не надо,
не смею…»
За ладонь,
отделившую губы от губ.
Вам казался он:
летом — слишком двадцатилетним,
Осенью —
рыжим, как листва на опушке,
Зимой, на морозе,
является в летнем,
А весною — были веснушки.
А когда он поднял автомат,—
вы слышите? —
Когда он вышел,
дерзкий,
такой, как в школе.
Вы на фронт
прислали ему платок вышитый,
Вышив:
«Моему Коле!»
У нас у всех
были платки поименные,
Но ведь мы не могли узнать
двадцатью зимами,
Что когда на войну уходят
безнадежно влюбленные,
Назад
приходят
любимыми.
Это все пустяки, Николай,
если б не плакали.
Но живые
никак представить не могут:
Как это, когда пулеметы такали,
Не жить?
Не слышать тревогу?
Белым пятном
на снегу
выделяться,
Руки не перележать и встать не силиться,
Не видеть,
как чернильные пятна
повыступили на пальцах,
Не обрадоваться,
что веснушки сошли с лица?!
Я бы всем запретил охать.
Губы сжав — живи!
Плакать нельзя!
Не позволю в своем присутствии
плохо
Отзываться о жизни,
за которую гибли друзья.
Николай!
С каждым годом
он будет моложе меня,
заметней,
Постараются годы
мою беспечность стереть.
Он
останется
слишком двадцатилетним,
Слишком юным
для того, чтоб стареть.
И хотя я сам видел,
как вьюжный ветер, воя,
Волосы рыжие
на кулаки наматывал,
Невозможно отвыкнуть
выискивать виноватого,
Как нельзя отказаться
от движения вместе с Землею.
Мы суровеем,
Друзьям улыбаемся сжатыми ртами,
Мы не пишем записок девочкам,
не поджидаем ответа…
А если бы в марте,
тогда,
мы поменялись местами.
Он
сейчас
обо мне написал бы
вот это.
I feel sorry for the girl Paul.
I regret
For love, careful:
“Not to be held captive b!”
Behind:
“We know little,
do not,
I don’t dare ... "
By the palm
separating lips from lips.
It seemed to you:
in the summer - too twenty
In the fall -
red as foliage on the edge
In winter, in the cold,
is in the summer,
And in the spring - there were freckles.
And when he picked up the machine, -
you hear? -
When he came out
cocky
such as at school.
You to the front
sent him an embroidered shawl,
Embroidering:
“To my Kolya!”
We all
there were handkerchiefs by name,
But we couldn’t find out
twenty winters
What when they leave for war
hopelessly in love
Back
come
loved ones.
This is all nonsense, Nikolai,
if not for crying.
But alive
can not imagine:
Like this, when the machine guns were takali,
Do not live?
Do not hear the alarm?
White spot
on the snow
stand out
Hands do not lie down and stand up do not frown,
Do not see,
like ink stains
come out on the fingers
Don't be happy
that freckles are gone ?!
I would forbid everyone to groan.
Lips clenched - live!
You can’t cry!
I will not allow in my presence
badly
To speak of life
for which friends died.
Nikolay!
From year to year
he will be younger than me
more noticeable
Years will try
erase my carelessness.
is he
will remain
too twenty
Too young
in order to grow old.
And although I myself saw
like a blizzard howling
Red hair
wound on fists
Impossible to wean
seek out the guilty
How to refuse
from movement together with the Earth.
We are becoming stern
Friends smile in their mouths
We don’t write notes to girls,
We are not waiting for an answer ...
And if in March,
then,
we switched places.
is he
now
would write about me
this.