Моего друга бросила женщина в самом расцвете тщеславия.
Бросила по телефону. Из командировки.
Мой друг ахуел немного, как Югославия
Слегка удивилась началу натовской бомбардировки.
Моего друга бросила женщина. Он превратился в гундосого
Хлипкого человека без места прописки, гимна, герба и флага.
Он пахнет равнинами Сербии, выжженной территорией Косово.
Он трещит, как своды реакторного саркофага.
Моего друга, по сути - ребёнка на третьем десятки зим,
Любимая женщина просто выставила за скобки.
Он дрожит у меня на кухне, как тысячи Хиросим
Дрожат при упоминании красной кнопки.
Мой друг лишь вздыхает и выдаёт из себя одни междометия,
В его речи раздробленной нет подлежащих, сказуемых и основы.
В нём болит не смолкая. Как олимпиада-август-Осетия.
В нём скорбят все выжившие зазря, без родни и крова.
Моего друга бросила женщина, впав в обычный азарт.
Мне не судить её, мне его выводить из чулана.
В нём скулят и трепещут обугленные основания письменных парт.
В нём дрожат и падают вдребезги школьные стёкла Беслана.
My friend was abandoned by a woman in the prime of her vanity.
I dropped it on the phone. From a business trip.
My friend ahuel a little like Yugoslavia
I was slightly surprised at the beginning of the NATO bombing.
My friend was abandoned by a woman. He turned into a gundos
A flimsy man without a place of residence, anthem, coat of arms and flag.
It smells like the plains of Serbia, the scorched territory of Kosovo.
It bursts like the vaults of a reactor sarcophagus.
My friend, in fact - a child in his third dozen winters,
The beloved woman just put it out of brackets.
It shivers in my kitchen like a thousand Hiroshima
Tremble at the mention of the red button.
My friend just sighs and gives out some interjections
In his fragmented speech, there are no subjects, predicates and stems.
It hurts without stopping. Like the Olympics-August-Ossetia.
In it all the survivors grieve in vain, without relatives and shelter.
My friend was left by a woman, falling into the usual excitement.
I can't judge her, I have to take him out of the closet.
The charred bases of writing desks whine and tremble in it.
In it the school glasses of Beslan tremble and fall to pieces.