Он от ворот дворцового парка ведет в Энрид. Старые липы смотрят вослед ему через стены парка, будь то в пасхальные дни, когда дорога светлой нитью бежит мимо покрывающихся свежей зеленью нив и пробуждающихся лугов, будь то ближе к Рождеству, когда в метель она пропадает из виду за первым же холмом. От распятия, стоящего в поле, она сворачивает к лесу. Близ опушки она привечает высокий дуб, под которым стоит грубо сколоченная скамья. Бывало, на этой скамье лежало сочинение того или иного великого мыслителя, которого пытался разгадать неловкий юный ум. Когда загадки теснили друг друга и не было выхода из тупика, тогда на подмогу приходил идущий полем проселок. Ибо он безмолвно направляет стопы идущего извилистой тропой через всю ширь небогатого края. И до сих пор мысль, обращаясь к прежним сочинениям или предаваясь собственным опытам, случается, вернется на те пути, которые проселок пролагает через луга и поля. Проселок столь же близок шагам мыслящего, что и шагам поселянина, ранним утром идущего на покос. С годами дуб, стоящий у дороги, все чаще уводит к воспоминаниям детских игр и первых попыток выбора. Порой в глубине леса под ударами топора падал дуб, и тогда отец, не мешкая, пускался в путь напрямик через чащобу и через залитые солнцем поляны, чтобы заполучить для своей мастерской причитающийся ему штер древесины. Тут он, не торопясь, возился в перерывах, какие оставляла ему служба при башенных часах и колоколах - и у тех, и у других свое особое отношение к времени, к временному. Мы же, мальчишки, мастерили из дубовой коры кораблики и, снабдив гребными банками и рулем, пускали их в ручье Меттенбахе, или в бассейне у школы. Эти дальние плавания еще без труда приводили к цели, а вскоре оканчивались на своем берегу. Грезы странствий еще скрывались в том едва ли замечавшемся сиянии, какое покрывало тогда все окружающее. Глаза и руки матери были всему границей и пределом. Словно хранила и ограждала все бытие и пребывание ее безмолвная забота. И путешествиям-забавам еще ничего не было ведомо о тех странствиях и блужданиях, когда человек оставляет в недосягаемой дали позади себя любые берега. Меж тем твердость и запах дуба начинали внятнее твердить о медлительности и постепенности, с которой растет дерево. Сам же дуб говорил о том, что единственно на таком росте зиждется все долговечное и плодотворное, о том, что расти означает - раскрываться навстречу широте небес, а вместе корениться в непроглядной темени земли; он говорил о том, что самородно-подлинное родится лишь тогда, когда человек одинаково и по-настоящему готов исполнять веления превышних небес, и хоронится под защитой несущей его на себе земли. И дуб продолжает по-прежнему говорить это проселку, который, не ведая сомнений в своем пути, проходит мимо него. Все, что обитает вокруг проселка, он собирает в свои закрома, уделяя всякому идущему положенное ему. Те же пахотные поля и луга по пологим скатам холмов во всякое время года сопровождают проселок на его пути, приближаясь и удаляясь. Все одно: погружаются ли в сумерки вечера альпийские вершины высоко над лесами, поднимается ли в небеса, навстречу летнему утру, жаворонок там, где проселок пролег грядою холмов, дует ли со стороны родной деревни матери порывистый восточный ветер, тащит ли на плечах дровосек, возвращаясь к ночи домой, вязанку хвороста для домашнего очага, медленно ли бредет, переваливаясь, подвода, груженная снопами, собирают ли дети первые колокольчики на меже луга или же туманы целые дни тяжкими клубами перекатываются под нивами - всегда, везде, и отовсюду в воздухе над дорогой слышится зов - утешение и увещание, в котором звучит все то же самое. Простота несложного сберегает внутри себя в ее истине загадку всего великого и непреходящего. Незваная, простота вдруг входит в людей и, однако, нуждается в том, чтобы вызревать и цвести долго. В неприметности постоянно одного и того же простота таит свое благословение. А широта всего, что выросло и вызрело в своем пребывании возле дороги, подает мир. В немотствовании ее речей, как говорит Эккехардт, старинный мастер в чтении и жизни. Бог впервые станови
He from the gate of the palace park leads to Enrid. Old lindens are watching him across the walls of the park, whether in Easter days, when the road is light thread running past the coating fresh greens and awakening meadows, be closer to Christmas, when she disappears from the first hill. From the crucifix, standing in the field, it turns into the forest. Near the edges, she brings the high oak, under which it stands a roughly chopped bench. It happened, on this bench lay an essayment of a great thinker whom he tried to unravel the awkward young mind. When the riddles were close to each other and there was no exit of the impasse, then the walking field came to the face. For it silently sends the stops by a winding path through all the widespread edges. And so far, the thought, referring to the previous essays or indulge in its own experiments, it happens, will return to those paths that the villagers be sideways through the meadows and fields. The villagers are as close to the steps of thinking as the steps of the village, early in the morning going to the pouch. Over the years, the road, standing by the road, increasingly leads to the memories of children's games and first attempts to choose. Sometimes in the depths of the forest under the blows of the ax, the oak fell, and then the father, not a bag, started in a way straight across the chapher and through the glad's flooded to the sun, to get the ster of wood for his workshop. Here he, not in a hurry, hung up in the breaks, which the service left him during the tower hours and bells - and in those, and others their special attitude to time, to the temporary. We, boys, masters from the oak bark of the boats and, supplying rowing banks and the steering wheel, let them in the creek Mettenbach, or in the pool at the school. These long-distance swimming was even easily led to the goal, and soon they ended on their shore. Dreams of wanders still hid in that hardly noticeable radiance, which covered then all the surrounding. The eyes and hands of the mother were around the border and the limit. As if kept and fencing all being and her silent care. And the journey-fun has not yet been known about those travels and wandering when a person leaves any shores behind him in an underwent. Meanwhile, the hardness and smell of oak began to constantly firmly about the slowness and gradualness with which the tree grows. Oak himself said that the only durable and fruitful and fruitful on such growth is that growing means - to reveal to meet the latitude of heaven, and together to be rooted in an impenetrable dark state; He spoke about the fact that norogen-genuine will be born only when a person is equally and truly ready to fulfill the beings of exceeding heavens, and hesitates under the protection of the land carrying it on himself. And the oak continues to continue to say this country, which, without knowing doubts, goes by him. Everything that dwells around the village, he collects in his crust, paying any way going to him. The same arable fields and meadows on the fields of the hills, at all times of the year, accompany the villagers on his way, approaching and removing. All one: Do the Alpine peaks are immersed at twilight at twilight, whether the skies rises to the skies, towards the summer morning, the larks there, where the village of Grocery Hills, blowing away from the native village of Mother's gusty oriental wind, drags on the shoulders of the woodcutter, returning By night, the knitting of the twigs for the home of the hearth, slowly wanders, turning out, the supply loaded with swirls, whether the children are collecting the first bells on the meadow, or fog whole days with heavy clubs are rolled under the funds - always, everywhere, and everywhere in the air over the road Call is heard - consolation and admission, in which all the same sounds. The simplicity of simple saves the riddle of all the great and irreversible in its truth. Uninvited, simplicity suddenly enters people and, however, needs to be ripening and blossoming for a long time. In the inconspiciency of the same one and the same simplicity of blessing. And the latitude of everything that has grown and rushed in his stay near the road, the world has been submitted. In the disadvantage of her speeches, as Ekkehardt says, an ancient master in reading and life. God first becoming