Lyrics Маргарита Чикалина - Комод. Патефонная злая игла
Views
64
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Маргарита Чикалина - Комод. Патефонная злая игла, and also a translation of a song with a video or clip.
Комод. Патефонная злая игла.
Тифозно-иконная комната. Фуга.
Константин Арбенин.
***
Комод. Патефонная злая игла.
Крыло занавески натянуто туго.
Последняя ночь. В полумраке двора -
Сиреневый сумрак. Бессонница. Вьюга.
До Баха и Брехта рукою подать,
И взятки за счастье не очень-то гладки.
Но лишь отвернись - подерутся опять
Голодные псы на собачьей площадке...
И ветер в углах, и остывший камин,
И полночь такая... Но смотрит с портрета
Любимый, которому двести один
Страна отмечает сегодняшним летом.
Живущий в квадрате ноль пять на ноль пять,
Соавтор и цензор великой эпохи,
Он знает, что все повторится опять -
От раннего крика до позднего вздоха,
Что выдохнет свечка, и скрипнет кровать,
И скажет поэт неразумное что-то,
И примутся боги опять обживать
Святые места на подземных пустотах.
Заглохнет рояль и замрет патефон,
Пойдут в штыковую все иглы и спицы.
Бессмысленный час. Несмолкаемый звон.
Семнадцатый век. Не пора ли влюбиться?
Но нет, не пора. Он посмотрит в окно,
А там зарешеченный снег и пороша.
И может, поймет, что любовь - как вино -
Чем старше, тем крепче, но зримей и проще.
Пергаментный век. И все так же сильны
Фантомные боли исписанных перьев.
И кто-то поет, что не будет войны.
И боги готовят себе подмастерьев.
Не каждый идущий пройдет по воде.
Не каждый посадит вселенское древо.
Глядишь, обернется прекрасный Эдем
В музей-заповедник Адама и Евы.
Все яблони срубят, сорвут виноград,
И змей-искуситель застынет, как камень.
Закончится горе. Застроится сад.
И жизнь в житие превратится с веками,
Сто лет одиночества, сжатые в пласт -
Читай не читай, а прожить не придется.
Лишь только сильнее вглядеться в анфас
Торшерного неистребимого солнца.
А там, за стеной, говорят на фарси,
В речах чередуя одышку с оплошкой.
Промозглая полночь. Стоянка такси
На блике иглы патефонной дорожки.
Тифозно-иконная комната. Фуга.
Константин Арбенин.
***
Комод. Патефонная злая игла.
Крыло занавески натянуто туго.
Последняя ночь. В полумраке двора -
Сиреневый сумрак. Бессонница. Вьюга.
До Баха и Брехта рукою подать,
И взятки за счастье не очень-то гладки.
Но лишь отвернись - подерутся опять
Голодные псы на собачьей площадке...
И ветер в углах, и остывший камин,
И полночь такая... Но смотрит с портрета
Любимый, которому двести один
Страна отмечает сегодняшним летом.
Живущий в квадрате ноль пять на ноль пять,
Соавтор и цензор великой эпохи,
Он знает, что все повторится опять -
От раннего крика до позднего вздоха,
Что выдохнет свечка, и скрипнет кровать,
И скажет поэт неразумное что-то,
И примутся боги опять обживать
Святые места на подземных пустотах.
Заглохнет рояль и замрет патефон,
Пойдут в штыковую все иглы и спицы.
Бессмысленный час. Несмолкаемый звон.
Семнадцатый век. Не пора ли влюбиться?
Но нет, не пора. Он посмотрит в окно,
А там зарешеченный снег и пороша.
И может, поймет, что любовь - как вино -
Чем старше, тем крепче, но зримей и проще.
Пергаментный век. И все так же сильны
Фантомные боли исписанных перьев.
И кто-то поет, что не будет войны.
И боги готовят себе подмастерьев.
Не каждый идущий пройдет по воде.
Не каждый посадит вселенское древо.
Глядишь, обернется прекрасный Эдем
В музей-заповедник Адама и Евы.
Все яблони срубят, сорвут виноград,
И змей-искуситель застынет, как камень.
Закончится горе. Застроится сад.
И жизнь в житие превратится с веками,
Сто лет одиночества, сжатые в пласт -
Читай не читай, а прожить не придется.
Лишь только сильнее вглядеться в анфас
Торшерного неистребимого солнца.
А там, за стеной, говорят на фарси,
В речах чередуя одышку с оплошкой.
Промозглая полночь. Стоянка такси
На блике иглы патефонной дорожки.
Chest of drawers. The gramophone malicious needle.
Typhus and icon room. Fugue.
Konstantin Arbenin.
***
Chest of drawers. The gramophone malicious needle.
The wing of the curtain is tight.
Last night. In the semi-darkness of the courtyard -
Lilac twilight. Insomnia. Snowstorm.
Before Bach and Brecht hand give,
And bribes for happiness are not very smooth.
But just turn away - they will fight again
Hungry dogs on a dog platform ...
And the wind in the corners, and the cooled fireplace,
And it's midnight ... But looks from the portrait
Beloved, to whom two hundred one
The country celebrates this summer.
Living in a square zero five to zero five,
Co-author and censor of the great era,
He knows that everything will happen again -
From early screaming to a late sigh,
That the candle will exhale and the bed creak,
And the poet will say something unreasonable,
And the gods will again settle out
Holy places on underground voids.
The piano will die and the gramophone will die,
Go to bayonet all needles and needles.
Pointless hour. The incessant ringing.
Seventeenth century. Is not it time to fall in love?
But no, it's not time. He will look out the window,
And there is barred snow and powder.
And maybe he will understand that love - like wine -
The older, the stronger, but the serpent and easier.
The parchment age. And they are still strong
Phantom pains of feathers written.
And someone sings that there will be no war.
And the gods prepare apprentices for themselves.
Not everyone walking will pass through the water.
Not everyone will plant an ecumenical tree.
You look, beautiful Eden will turn back
In the museum-reserve of Adam and Eve.
All the apple trees will be cut down, grape will be torn off,
And the serpent-tempter will harden, like a stone.
The sorrow will end. The garden will be built up.
And life will turn into a life with centuries,
A hundred years of solitude, compressed into a layer -
Do not read, but you will not have to live.
Only look harder at the full face
The floor of the ineradicable ineradicable sun.
And there, behind the wall, they speak Farsi,
In speeches alternating shortness of breath with a blunder.
A peevish midnight. Taxi parking
On the glare of the needle of the gramophone track.
Typhus and icon room. Fugue.
Konstantin Arbenin.
***
Chest of drawers. The gramophone malicious needle.
The wing of the curtain is tight.
Last night. In the semi-darkness of the courtyard -
Lilac twilight. Insomnia. Snowstorm.
Before Bach and Brecht hand give,
And bribes for happiness are not very smooth.
But just turn away - they will fight again
Hungry dogs on a dog platform ...
And the wind in the corners, and the cooled fireplace,
And it's midnight ... But looks from the portrait
Beloved, to whom two hundred one
The country celebrates this summer.
Living in a square zero five to zero five,
Co-author and censor of the great era,
He knows that everything will happen again -
From early screaming to a late sigh,
That the candle will exhale and the bed creak,
And the poet will say something unreasonable,
And the gods will again settle out
Holy places on underground voids.
The piano will die and the gramophone will die,
Go to bayonet all needles and needles.
Pointless hour. The incessant ringing.
Seventeenth century. Is not it time to fall in love?
But no, it's not time. He will look out the window,
And there is barred snow and powder.
And maybe he will understand that love - like wine -
The older, the stronger, but the serpent and easier.
The parchment age. And they are still strong
Phantom pains of feathers written.
And someone sings that there will be no war.
And the gods prepare apprentices for themselves.
Not everyone walking will pass through the water.
Not everyone will plant an ecumenical tree.
You look, beautiful Eden will turn back
In the museum-reserve of Adam and Eve.
All the apple trees will be cut down, grape will be torn off,
And the serpent-tempter will harden, like a stone.
The sorrow will end. The garden will be built up.
And life will turn into a life with centuries,
A hundred years of solitude, compressed into a layer -
Do not read, but you will not have to live.
Only look harder at the full face
The floor of the ineradicable ineradicable sun.
And there, behind the wall, they speak Farsi,
In speeches alternating shortness of breath with a blunder.
A peevish midnight. Taxi parking
On the glare of the needle of the gramophone track.