Я из дому вышел, когда все спали,
Мой спутник скрывался у рва в кустах,
Наверно, наутро меня искали,
Но было поздно, мы шли в полях.
Мой спутник был желтый, худой, раскосый,
О, как я безумно его любил!
Под пестрой хламидой он прятал косу,
Глазами гадюки смотрел и ныл.
О старом, о странном, о безбольном,
О вечном слагалось его нытье,
Звучало мне звоном колокольным,
Ввергало в истому, в забытье.
Мы видели горы, лес и воды,
Мы спали в кибитках чужих равнин,
Порою казалось - идем мы годы,
Казалось порою - лишь день один.
Когда ж мы достигли стены Китая,
Мой спутник сказал мне: "Теперь прощай.
Нам разны дороги: твоя - святая,
А мне, мне сеять мой рис и чай".
На белом пригорке, над полем чайным,
У пагоды ветхой сидел Будда.
Пред ним я склонился в восторге тайном.
И было сладко, как никогда.
Так тихо, так тихо над миром дольным,
С глазами гадюки, он пел и пел
О старом, о странном, о безбольном,
О вечном, и воздух вокруг светлел.
I left the house when everyone was sleeping,
My companion was hiding by the ditch in the bushes,
Probably the next morning they looked for me,
But it was too late, we walked in the fields.
My companion was yellow, thin, slanting,
Oh, how I loved him madly!
Under the motley mantle he hid the scythe,
With the eyes of a viper he gazed and whined.
About the old, about the strange, about the sickless,
About the eternal was his whining,
It sounded like a ringing bell
Plunged into languor, into oblivion.
We saw mountains, forest and water,
We slept in the tents of other people's plains
Sometimes it seemed like we were going for years
It seemed at times - only one day.
When we reached the wall of China,
My companion told me: "Now goodbye.
The roads are different for us: yours is holy
And me, I sow my rice and tea. "
On a white hillock over a tea field
At the pagoda, a dilapidated Buddha was sitting.
I bowed before him in ecstasy secret.
And it was sweeter than ever.
So quiet, so quiet above the world
With the eyes of a viper, he sang and sang
About the old, about the strange, about the sickless,
About the eternal, and the air around became brighter.