То ли так чудны дела твои, Господи,
То ли так плохи мои дела,
Я ждала комментариев, но и после них,
Ни полслова не поняла.
Говорят, ты целишься очень метко,
Но куда попала твоя стрела?
И лечу, вокруг ледяная мгла,
Только я, голубой планеткой...
Ты б тогда оставил меня без памяти, чтоб без паники
доживать на спущенных тормозах
в паутине мутной твоей органики...
И мечты на дне, на борту Титаника.
А о чем же в детстве мечтал ты сам?
Ведь тебе же некому рассказать?
У меня все в порядке с субординацией,
Это старый рефлекс - огрызаться, дурная реакция.
Так учили в детстве: идти и драться,
а не тупо жаловаться большим.
Я мечтала приехать в Индию, разобраться,
со смертью, с тобой и с сердцем, без панибратства,
на какой-нибудь из самых святых вершин.
А теперь сижу в безлюдной немой глуши, ни случайных прохожих и ни машин,
и твержу себе: давай, родная, пиши, пиши, и уже безо всякого смысла, просто так, для души...
И осталось спокойно проснуться, взять себя в руки, и стать чуть выше, считая до десяти.
Мне же нужно чем-то назад вернуться,
если ты привык это слышать: Господи, ну, помилуй мя и прости.
Если ты так со всеми нами,
возможно, лучшими,
то займись поскорей делами,
или дело случая,
вдруг одна такая, глупая и везучая
будет вечно скулить, что ты мог бы ее спасти.
Is it so wonderful your work, Lord,
Whether my affairs are so bad
I waited for comments, but after them,
Not a word was understood.
They say you aim very accurately
But where did your arrow go?
And I fly, around the icy mist,
Only me, the blue planet ...
You would then leave me without memory, so that without panic
live out the brakes
in the muddy web of your organic ...
And dreams at the bottom, on board the Titanic.
And what did you yourself dream about as a child?
After all, there is no one to tell you?
I'm fine with subordination,
This is an old reflex - snarl, a bad reaction.
So taught in childhood: go and fight,
and not stupidly complain big.
I dreamed of coming to India to figure out
with death, with you and with heart, without familiarity,
on some of the most holy peaks.
And now I sit in a deserted dumb wilderness, no bystanders and no cars
and tell myself: come on, my dear, write, write, and without any sense, just like that, for the soul ...
And it remains to calmly wake up, pull yourself together, and become a little higher, counting to ten.
I need something back to return,
If you are used to hearing this: Lord, have mercy on me and forgive me.
If you are so with all of us,
perhaps the best
then take care of your business,
or case
suddenly one so stupid and lucky
will forever whine that you could save her.